Замерев, Эдмунд наслаждался очертаниями гибкой фигуры Аликс де Берне, серебристо-золотым блеском ее длинных локонов, возбуждающими очертаниями ее ярко-розовых губ.

– Я ваш покорный слуга, миледи, – наконец вымолвил он. – Но я думал, что это моя сестра?…

– Она отправилась на кухню вместе с вашим медведем-эсквайром. Они готовят завтрак, достойный столь знаменитого паладина. – Аликс приблизилась с распростертыми руками. – О, Эдмунд! Вам не понять глубину моей гордости за вашу победу!

– Но, право же, милая Аликс, я не заслуживаю вашей глубокой заботы.

Эдмунд почувствовал себя неловко, кровь бросилась ему в лицо. Почему же там, дома, ни одна из дев, многие из которых были столь же чисты и добродетельны, а может, и более добродетельны, чем дочь графа Тюржи, не заставила его сердце биться так сильно?

– Отчего ваш взгляд так серьезен? – ласково спросила Аликс. – Разве вы забыли, дорогой милорд, что теперь вы больше не безземельный рыцарь?

– Безземельный? Но я, разумеется, лишен земли. Проклятый Руфус завладел всем, что я когда-либо имел…

Аликс сделала недовольную гримаску.

– Нет, после такой блестящей победы вы стали лордом Лукано. Конечно, это одно из самых бедных владений моего отца… О, Эдмунд, как изумительно умно и благородно вы обошлись с Дрого из Четраро. Теперь он отправится в странствие во имя Бога и не сможет напасть на Сан-Северино, пока не будет отвоеван Иерусалим. К тому времени мы уже будем готовы его встретить. Вы и я.

Позабыв о том, что он не брит, а его темно-рыжие волосы не расчесаны, Эдмунд упал на колено и прижал ее руку к своим губам со словами:

– Вам, демуазель де Берне, я отныне и навсегда посвящаю свою преданную службу, Свой меч и свое сердце…

– Поверьте, мой храбрый рыцарь, даже приглашение в Божий Рай не вызвало бы в моем сердце более горячего отклика.

Аликс погладила его спутанные волосы, затем кинулась в его распростертые объятия с такой же грацией и легкостью, с какой самка оленя вступает в чащу…

Шум приближающихся по каменному полу коридора шагов заставил их, смущенных и покрасневших, отпрянуть друг от друга.

– Скажем же «не сейчас» нашей любви, – прошептала она, сияя улыбкой. – Мне нужно время, чтобы уговорить отца одобрить наши намерения. – И добавила уже с грустным выражением: – Если, конечно, это когда-нибудь будет возможно… любовь моя…

Жадным глотком Боэмунд фиц Танкред осушил кубок из позолоченного серебра. Положил на колено слуге ногу в пыльном башмаке, чтобы тот разул хозяина. Тут же, на переносной подставке, спокойно сидел его любимый кречет – Челеста. Нахохлившись, птица перебирала клювом перья, изредка поглядывая на окружающих блестящими темными глазами.

– Жиль, сними у нее колокольчики со спины, – приказал герцог.

Главный сокольничий тем временем возился с тремя серебряными колокольчиками, прикрепленными к хвостовым перьям кречета. Их привязывали там, чтобы Челеста не поддалась искушению улететь на охоту самостоятельно. Изящная птица испустила крик протеста и угрожающе защелкала клювом, когда сокольничий осторожно надел ей на голову колпачок, украшенный красными и черными перьями.

– Разве найдешь более приятное развлечение в столь унылой местности? – задал вопрос Жирар, епископ Ариано.

Он поставил на место свою чашу, вытер рот и снял с левой руки, защищенной рукавицей, быстрого ястреба средней величины.

Всем было известно, что как священнослужитель этот человек не имел права запускать в полет такую птицу.