– Да, – хором отвечают инспекторы.

– Тогда действуйте, – приказывает Бойль, а когда они покинули кабинет, спрашивает у меня, как выстреливает: – Стил знает?

– Нет, – говорю я, – только мы с вами. И незачем кому‑либо знать о письме. Если серебра в хижине нет, то вся история станет смешным анекдотом, в который не стоит впутывать ни вас, ни меня, ни сенатора. Если же серебро будет найдено, вы можете информировать об этом общественность, не упоминая о письме.

– А Уэнделл? Глава партии имеет право знать о подробностях.

– Вы о них и расскажете. Как искали и как нашли. Уэнделл оценит ваши усилия.

– Но не ваши. На что же рассчитываете вы?

– На вашу любезность. Она мне понадобится. Может быть, после того, как вы поговорите с Уэнделлом.

Мне почудилось, что в глазах Бойля промелькнула тревога.

– А если вы проболтаетесь? Мне это, пожалуй, обойдется дороже.

– Во‑первых, я не болтлив, господин комиссар, во‑вторых, нас связывают хорошие отношения и, в‑третьих, я не захочу ссориться с сенатором.

– Но он, кажется, уходит в отставку?

– Не тревожьтесь, Бойль, я не попрошу у вас места полицейского инспектора.

– Скромничаете, мсье Ано, – усмехается Бойль и добавляет как бы вскользь, между прочим: – Вы могли бы работать и моим помощником.

Еще одно предложение. Вы мне льстите, господин Бойль! Будет достаточно и вашей ответной любезности. Лишь бы найти серебро.

– Спасибо, Бойль, но у меня другие перспективы. А пока подождем результатов розыска.

С этими словами я откланиваюсь.

Серебро нашли в тот же день к ночи, нашли именно там, где предполагал Мартин. Ни один из ящиков не был выброшен на рынок, и охранявшие их четверо «пистолетников» сдались полицейским без выстрела. Мало того, они назвали своего главаря и номинального хозяина хижины. Чек Пасква!

Скупую информацию об этом я получил от инспектора Кроша, встретившего меня рано утром по дороге в сенатский клуб. Инспектор передал также извинения Главного комиссара, которому срочные дела не позволяют увидеться со мной лично, и просьбу не говорить пока никому о найденном серебре, дабы не спугнуть еще оставшихся на свободе преступников.

Придя в сенатский клуб, я сразу же попросил газеты. Но о находке серебра в них не было ни слова.

Пресса молчала и на следующий день. Я сидел у себя в номере и рассеянно листал «Сити ньюс», когда меня позвали к телефону. Звонил Уэнделл.

– Приезжайте ко мне, Ано. Вы здесь нужны. Немедленно, и никаких отговорок. Экипаж за вами выслан. Жду.

Я выехал. Уэнделл жил в ампирной вилле. К дверям надо было идти через сад, мимо окон хозяйского кабинета. Сквозь тюлевые прозрачные занавески я разглядел лысый затылок Бойля, сидевшего в кресле спиной к окну. Зачем я понадобился? Или Бойль струсил и рассказал о письме, или Уэнделл решил сдержать свое обещание относительно Пасквы.

– Садитесь, Ано. Как вам уже, наверное, известно, серебро найдено, и не без ваших усилий, – сказал Уэнделл. Я взглянул на Бойля, но он отвел глаза, а Уэнделл усмехнулся и продолжил: – Я одобряю и понимаю ваше самоисключение из дела. Это вполне согласуется с вашими планами. Я сообщил о них Бойлю от своего имени, как вы и просили, но дело несколько осложняется: хижина, оказывается, принадлежит… – Он не закончил и повернулся к полицейскому комиссару: – Расскажите сами, Бойль.

– Хижину, ранее принадлежавшую Вудвилльскому охотничьему обществу, купил через комиссионную контору «Гопкинс и сын» Чек Пасква за тридцать тысяч франков, – монотонно начал Бойль.