— Это сделал Ансельм — немощный? — спросила Евгения.

— Боже милостивый! Нет, это был великолепный Ромуальд, наш каноник, который так приглянулся тебе на последнем маскараде.

— Тот самый?

— Тот самый! Он был лишь в рясе, без штанов. Своим прекрасным мускулистым животом он прижался к моему голому заду; его яростный член прорывался к моему лону, будто молния сквозь тучи, но... напрасно! Я так крепко зажала его в бедрах, так решительно, что он не смог освободиться от наваждения, доведшего его до безумия.

«Мадмуазель! Мадмуазель!» — ревел осатанелый. — «О Ансельм! дай мне кинжал! пронзи им грудь этого негодяя... Madelaine!.. Madelaine! Sainte Madelaine! — причитала я. — Посмотри, что может выдержать женщина!..»

«Да, черт побери! — воскликнул Ромуальд, в то время как я все крепче и крепче сжимала бедра. — Отпусти меня! Потаскуха, какой нет подобных! Победа за тобой...»

Я разжала бедра, и в мгновение ока Ансельм опустил мои юбки, Ромуальд исчез...

Ансельм поцеловал мне руку и сказал: «Я отпускаю вам все грехи до самого вашего сорокалетия...»

«Не беспокойтесь, святой отец! — отвечала я. — Так долго жить я не намереваюсь. Без красоты не будет и искушения. В скором времени вы обо мне услышите».

С этими словами я его оставила и ушла оттуда в твердом намерении еще сегодня, как Кларисса, составить завещание, а завтра умереть...

— Тетя! — вскрикнула Евгения. — Умереть?

— Да! Офранвиль и Верганден — оба сумасшедшие. Я же не хочу, что называется, стать из-за них тоже безумной... лучше... умереть...

Мы восторженно внимали Аврелии; закончив, она посмотрела на нас и сказала:

— Подойди сюда, Фредегунда.

Я подошел, преклонил колени, приподнял ее мантилью и исподнее и поцеловал ее в левую коленку, пытаясь при этом отыскать взглядом темную долину любви. Клементина дернула меня вверх, и исподнее Аврелии, подобно покрывалу Исиды, накрыло меня с головой, не успел я опомниться, как губы мои уже касались лабиринта жизни; острые зубы мои зацеплялись за самые тонкие из нитей Ариадны.

— Ты, бесстыдница! — засмеялась Аврелия, отступила назад, и ее пленительные бедра оказались напротив лукавых глаз племянницы. — Что с тобой сталось? Признавайся, кто дал тебе мужское платье?

— Мужское платье! — воскликнул я и, отлично осознавая, что делаю, до пупка задрал свое платье.. . — Мужское платье?

Увидев перед собой мой отвердевший член, шалуньи, все трое, громко закричали, словно увидели копье Бегемота.

— Ма foi, — воскликнула Евгения, подошла ко мне и неожиданно уколола мой красный орган булавкой, да так, что я завопил. — Ма foi, c’est Janthe! Супруга Ифис...

— Воистину! — ответила Аврелия. — А вот груди Исида должна была ей оставить женские; посмотрим, что получится! Положите этого бессовестного гермафродита на стул. Ты, Клементина, держи его покрепче, а ты, Евгения, залезь ему под одежду и ласкай там своей нежной рукой его соски...

Я притворился, будто хочу сбежать; но девицы быстрее молнии бросились на меня, положили меня на стул и оголили мне зад.

Господи, как я испугался, когда увидел Аврелию, стоящую передо мной с розгой, сплетенной из фортепьянных струн!

— Ах, милостивая госпожа! — завопил я; но Клементина с силой подняла мне руки, а Евгения залезла мне под одежду. — Ах, милостивая госпожа! пожалейте мой бедный зад!

Сам же я при этом был счастливей, нежели Эдуард III в будуаре прекрасной графини Солсбери ... ...тут я получил первый удар и заерзал туда-сюда.

— Вы ведь знаете, милостивые дамы, что... глупость в любовных делах так же непростительна.