Предположение, будто выдающийся, по мнению многих, романтик мог быть автором порнографического романа с уклоном в флагеллянтство, не могло не возмутить немецких филологов, посчитавших его покушением на духовные ценности великой немецкой литературы, как известно, всегда интересовавшейся метафизикой и абстракциями — и очень редко — крайними проявлениями телесных инстинктов. Оно продолжает будоражить специалистов по Гофману и по сей день, заставляя их время от времени выступать с опровержениями еретического предположения. Особенно возмутителен, разумеется, выход романа массовым тиражом в книжной серии немецкого издания журнала Playboy (то обстоятельство, что сам Э.Т.А. желал быть массовым писателем, писал на потребу публики и расценил бы такую публикацию, возможно, как высшее из благ, конечно же, мало волнует ученых). А если «Сестру Монику» и вправду написал Гофман, то этот факт должен оставаться тайной, иначе под угрозой окажется все гофмановедение — где же это слыхано, чтобы серьезные немецкие ученые изучали любителя, ах ужас! — плеток? В защиту «непорочности» Гофмана противники «Сестры Моники» приводят не менее весомые доказательства: любовные сцены в произведениях Гофмана демонстрируют «преодоление чувственного наслаждения», любовь у него является «исходной точкой процессов познания», в то время как в «Сестре Монике», наоборот, речь идет об апологии чувственности, а «смысл любви — в ее потреблении» — Гофман такого не мог бы и помыслить.

Впрочем, один из исследователей, согласившихся с аргументами в пользу авторства Гофмана, Рудольф Франк, считавший нападки на Гугица проявлением характерной для немецких академических кругов зависти к конкурентам, заинтересовался судьбой рукописи; в 1920-х г. он собирался перепечатать ставшее к тому времени библиографической редкостью издание 1815 г., сопроводив его обширным научным аппаратом. Правда, этот проект он смог осуществить лишь полвека спустя, в 1965 г., представив заодно скептикам-оппонентам и самый «весомый» аргумент в пользу авторства Гофмана, который, ввиду его исключительной курьезности, невозможно не привести почти целиком:

На одном из банкетов «Метальгезельшафт» во Франкфурте моя сестра Хильдегарда оказалась за одним столом с начальником своего мужа. Сам я его никогда не видел, только читал о нем в судебных репортажах... Не обращая внимания на окружавшие его слухи, моя сестра развлекалась непринужденной беседой с влиятельными соседом по столу — тем самым начальником мужа, Эрнстом Хаузером, и разговор вдруг неожиданно зашел о Э.Т.А. Гофмане. Хильдегарда упомянула о моем намерении доказать, что «Сестра Моника рассказывает и узнает» и вправду принадлежит перу Гофмана. На это собеседник ответил: «Разумеется! Ведь у меня есть рукопись». Сестре показалось, что она его не расслышала. «Вы хотите сказать, что у Вас есть редкий экземпляр первого тиража?» — «Да нет же! Я владею рукописью. Наследство жены».

Жена Хаузера... Она была отравлена в ночь с 16 на 17 декабря 1920 г. в супружеской постели, муж, как он потом рассказал следователям, даже и не заметил, как она умерла.

Кто ее отравил? Суд так и не смог дать ответа на этот вопрос.

А кем была Зузи Хаузер? Урожденной Девриент!

Людвиг Девриент, величайший актер, умерший в один год с Гете, был Гофману больше, чем другом... Гофман доверял ему свои рукописи.... Часть таланта, а заодно и все хранившиеся у него гофмановские бумаги, Девриент завещал своему старшему племяннику, пылкому Карлу Августу Девриенту, а тот -своему сыну Максу.