– А хозяйка, Ленка то есть, где она?

– В тюрьме, – удивился Евгений Борисович, – говорят, много ей что‑то дали: то ли пять лет, то ли семь. Да уж теперь сколько ни дай, сюда она не вернется. Сгорел родной очаг, – закончил он с довольным видом и выпил еще.

– Да, занятная история, – кивнула я, разглядывая стену перед собой. Теперь интерес ребят бандитского вида к данному пустырю становился более‑менее понятен, а вот этот соседский жилец будоражил воображение.

Мышь уже трижды отказывалась выпить. Евгений Борисович замахнулся на третью бутылку, но не осилил. Голова его стала клониться к столу, он дважды об него тюкнулся с глухим стуком, а потом, устроив голову на сложенных руках, задремал. Я легко подняла хозяина и определила на диван, заботливо сунув под голову подушку и укрыв одеялом – все это лежало по соседству с диваном на табуретке.

Я стала мыть посуду, а Мышильда ворчать:

– Зачем ты ему про клад сказала?

– А что делать прикажешь? Врать неинтеллигентно. К тому же наше копошение на пустыре вызовет у граждан подозрения. Начнутся вопросы. А здесь все ясно: ищут люди клад.

– Так все ж наперегонки кинутся.

– Кинутся, если мы найдем что. А до той поры будут у калиток стоять и посмеиваться.

– Великий знаток душ человеческих, – фыркнула Мышь, а я кивнула в ответ.

Прибрав в кухне, мы умылись и отправились спать на терраску. Здесь стояли две кровати, круглый стол и допотопный шифоньер. На полу пестрые половики, на окнах расшитые занавески, в целом все очень мило. Моя кровать была древней, а главное, большой. Я легла, блаженно прикрыв глаза, и тут в терновнике запел соловей. Мышильду и ту проняло.

– Что, стервец, выделывает, – через полчаса сказала она.

Отдых на родине предков начинал мне нравиться.

* * *

Утром я проснулась оттого, что кто‑то осторожно скребся в дверь. Вспомнив, что в частных домах рачительные хозяева держат кошек, я поднялась и приоткрыла дверь с намерением познакомиться с животным. Вместо кошки за дверью я обнаружила Евгения Борисовича в тех же трико и майке, что и накануне, и по‑прежнему босиком. Он посмотрел на меня, блаженно улыбнулся и сказал:

– С добреньким утречком, Елизавета Петровна. Чайку не желаете? Только‑только заварил. Индийский, и с шиповником, мамашин рецепт.

– С удовольствием, Евгений Борисович, – лучезарно улыбаясь, ответила я и пошла будить Мышь.

Она уже проснулась и выглядывала из‑под одеяла. Точнее, выглядывал ее нос и принюхивался.

– С добреньким утречком, Мария Семеновна, – пропела я.

– Времени‑то сколько? – проворчала Мышильда. Я взглянула на часы.

– Восемь.

– С ума сойти. – Сестрица поднялась и с тоской посмотрела за окно, где сиял новый день. – Спать хочу. В отпуске я или нет?

– Или нет. Ты в экспедиции.

Через двадцать минут мы сели за стол. Евгений Борисович не только заварил чай, но и за пивом успел смотаться и теперь деятельно возвращал силы своему организму.

Увидев, как я вхожу на кухню, моргнул сначала одним глазом, потом другим, потом ненадолго зажмурился и сказал:

– Ну, Елизавета… Не девка, а гренадер, ей‑Богу.

Мы сели завтракать, я пила чай и составляла план дневной кампании. Следовало осмотреть пустырь и приглядеться к соседскому жильцу.