– Золотой ты мужик, – обрадовалась я.

– От души и с удовольствием. Один‑то жил, точно собака бродячая, чего подцепил, то и стрескал. А с хорошими‑то людьми любое дело в радость. Живите хоть до самой зимы и клад ищите, мне одно удовольствие. – В этом месте он немного передохнул и сказал слегка заискивающе:

– К щам‑то бы надо… Елизавета.

– Так оставалось… – начала я. Евгений заметно застыдился, а яркий румянец на его лице и блеск глаз подтвердили, что вчерашний запас иссяк. Я выдала деньги, и он радостно потрусил вдоль по улице, по‑прежнему босиком.

– Зимой он ходит в валенках на босу ногу, – вздохнула Мышь. – Что, опять водку пить в рабочий полдень?

– Не хочешь, не пей, – пожала я плечами, – а человека поддержать надо.

– Кстати, сегодня понедельник. Интересно, хозяин наш где трудится или у него отпуск? До пенсионного возраста ему жить да жить, а из подросткового он уже вышел.

– Придет – спросим.

Пройдя в дом, я сняла спортивный костюм, облачилась в шорты и майку. Мышильда сделала то же самое, после чего мы с наслаждением умылись в огороде холодной водой.

Притрусил Евгений, и мы сели обедать. От водки отказались, решив сподобиться на сон грядущий, хотя заведомо знали, что к вечеру эта емкость будет пуста. Щи удались на славу, мы похваливали хозяина, а он расцветал на наших глазах. Радость его немного поубавила Мышильда своим вопросом:

– А скажи, Борисыч, ты в отпуске, что ли?

– Нет, – повертел он головой. – Не трудящийся я. С детства хворый и второй год как на инвалидности.

– А что за хвороба? – удивилась я, вглядываясь в пышущую здоровьем личность хозяина. Название болезни было замысловатым, труднопроизносимым и ничего нашему разуму не говорившим.

– Это что ж такое? – нахмурилась сестрица, любительница докапываться до истины.

– Ноги, – грустно сказал Евгений и в доказательство продемонстрировал голые стопы, выдернув их из‑под стола. Я с любопытством уставилась на них, но обнаружить принципиальное отличие от любых других не смогла. Однако обижать хозяина не хотелось, я сочувственно вздохнула и нейтрально заметила:

– Да‑а…

Хозяин обрадовался, убрал ноги и приналег на водку.

После обеда мы немного повалялись в саду, в некошеной травке под сенью развесистой яблони. Где‑то через час перед глазами возник Евгений, отправленный нами на боевое задание. В руке он держал лист бумаги и радостно сообщил:

– Вот, Елизавета, как велела. Паспортные данные. Хозяйка, Анна то исть, по моей просьбе все как есть зафиксировала.

Я взяла листок из его рук и прочитала:

– «Солодкин Эдуард Митрофанович, тридцать два года, местный».

Номер квартиры предполагал проживание в многоэтажке, где‑то в районе новостроек. Евгений подтвердил, что улица Бердяева находится в юго‑западном районе, или попросту в Марьине. Новое название микрорайона в народе не прижилось, а старое шло от большого села Марьино, что в начале века располагалось километрах в двадцати от губернского центра, а теперь оказалось в черте города.

– Ну и что это нам дает? – лениво спросила Мышильда.

– Еще не знаю, но что‑то, безусловно, даст.

Я выразила хозяину благодарность, и он нас покинул, а я направилась к забору. Забор отделял сад, в котором мы находились, от заветного пустыря. Выдернув пару гнилых досок, я пролезла в образовавшуюся дыру и пристроилась в кустах смородины. Правда, сначала пришлось вернуться в дом и снова облачиться в спортивный костюм – крапива доставала мне до груди. Мышильда, не выдержав, вскоре присоединилась ко мне, мы истомились минут пятнадцать в смородине и наконец увидели соседского жильца Эдика.