«Мы только цвет и краски, холсты и формы, но ты наделил нас силой, которой невозможно противостоять», – казалось, шептали они.
Билли бродил между картин в мягком свете раннего вечера. Они всегда будут выглядеть такими, но станут другими. Их значимость необратимо изменится оттого, что он сделает или не сделает сейчас. Его телефонный звонок может обратить их в прах или придать им новую жизнь. А пока они пребывают в неопределенности – между адом и раем, куда их загнала ненависть женщины, – ожидая либо спасения, либо осуждения.
Шесть часов. Билли протянул руку к телефону. Набрал номер.
– Привет, Ивэн, – сказал он.
Нож вряд ли помог бы вам пробиться сквозь густую атмосферу, царившую в аукционном зале фирмы «Кристи». Скорее потребовалась бы мотопила. Воздух был пронизан напряженностью, драма проступала на стенах, а весь художественный мир с нетерпением ожидал начала убийства. Нью-Йорк давно жаждал подобного зрелища, и вот теперь он его получит.
На бумаге распродажа выглядела самым заурядным образом: второстепенная распродажа современной живописи, никаких специальных приглашений, никаких билетов. До этого момента не было ничего исключительного: второсортная картина Стелла, пара третьесортных картин Поллака; кроме того, Мазервелл, две приличные работы Дона Джадда и сносный Вархол. Из более популярных, но относительно дешевых полотен, выставлялся стабильный и пользующийся спросом Блум Нелман. С.-З. Уитмон из Палм-Бич приобрел пару картин Дональда Султана, а сама галерея приобрела полотно Элсвоза Келли, присланное на аукцион одним нефтевладельцем из Далласа, друзья которого никогда не испытывали восхищения от картины, а ему самому к тому же понадобились деньги, поскольку нефть временно лишилась благословения Всевышнего.
Генри Бисестер поправил свой старый итонский галстук и величественно оглядел зал. Он нравился сам себе: его костюм от Адерсона и Шепарда безупречно сидел на плечах, носовой платок в красную крапинку выглядывал из нагрудного кармана пиджака, под которым виднелась рубаха от Нью Лингвуда с надлежащими узкими бело-синими полосками. Гордое арийское лицо, обращенное к собравшимся в зале, было холодным и властным.
– А теперь, дамы и господа, довольно необычная группа лотов для распродажи. Б. Бингэм. Лот номер триста двенадцать. Ваши цены?
Билли Бингэм сидел, глядя прямо перед собой, размышляя, благоразумно ли он поступил, придя сюда. Последние несколько дней были мучениями на адовом огне из-за этого дьявольского договора, затем наступило ожидание одно хуже другого. Он заключил жуткую сделку с Ивэном и даже сейчас чувствовал, какой ужас голодные глаза выдавливали из его тела. Никогда прежде он не был с мужчиной.
Теперь, чтобы встать на собственную дорогу, он вынужден позволить Ивэну получить свое, и каждый фибр его души восставал против подобного деяния. Билли оговорил лишь одно условие. Их связь полностью зависела от успеха Ивэна в сохранении цен на картины и его репутации. Поражение не в счет, хотя именно такую, беспроигрышную для себя сделку, пытался навязать ему Ивэн. К концу распродажи в «Кристи», если все пойдет хорошо, он подпишет договор о сдаче своего тела в аренду. Сейчас все решалось на весах фортуны: на одной чаше – слава, деньги и сексуальные услуги отвратительнейшего рода, на другой – нищета и безвестность, провал и свобода.
Через зал за ним наблюдала Джули Беннет. Он не смотрел в ее сторону, но она этого и не ждала. Так было еще лучше, поскольку означало, что они среагировали на ее выстрелы, а такие мгновения в жизни она любила больше всего на свете. Она чувствовала, как пробуждается внутри фонтанирующий триумф. Еще немного, и ее драгоценный экс-любовник вновь станет дешевкой. Пусть ради этого ей придется расстаться с большой частью выручки от продажи книги, все равно, даже такая цена не казалась слишком высокой. |