– В Палм-Спрингс у меня живет сестра. Я еду к ней.

– Ты хочешь сказать, что в мире есть еще кто-то похожий на тебя?

– Послушай, мистер таксист, я даже не знаю твоего имени, а ты то и дело заставляешь меня краснеть. – Джейн со смехом и с шутливой церемонностью протянула ему руку. – Я Джейн Беннет.

Он с благодарностью пожал ей руку.

– Питер Партон.

– А теперь отвечаю на твой вопрос. Нет, моя сестра совсем на меня не похожа. Да ты наверняка видел ее фотографии. Она писательница, Джули Беннет.

– Та самая Джули Беннет? Автор бестселлеров? Конечно, я ее видел. Так вот кто твоя сестра? – Питер Партон слишком долго жил в Лос-Анджелесе, чтобы чья-то слава могла смутить его. Но Джули Беннет была крупной звездой – настолько, насколько это было возможно за пределами кинобизнеса. Девушка из мечты, спустившаяся с небес, чтобы проехать в его машине, приобретала иные масштабы. Воплощенный ангел, с душой святой, она к тому же принадлежала к миру звезд. Это было хорошо и плохо. От этого она становилась еще интереснее, если такое было возможно, но и куда менее достижимой.

– Да так и есть. Она крупная фигура в Англии, а здесь просто громадная.

Она произнесла это с какой-то снисходительностью, даже с неодобрением, и это подсказало Питеру Партону, что его шутка пройдет безнаказанной:

– И не только в переносном смысле. – Интуиция его не подвела. Джейн расхохоталась, откинув голову и рассыпаясь серебряными колокольчиками.

– Это моя больная мозоль, как сказали бы у нас в Лондоне. Но она правда, как бы сказать, выглядит, ну… чудовищно громадной. – И она вновь разразилась смехом.

– А какая она? Я как-то прочел ее книжку, но мало что помню, только, что стоила она недешево. Но я люблю эти выпуски.

Джейн на секунду задумалась. Какая она, Джули? На сторонний взгляд, Джейн должна была знать ее изнутри. Поскольку «Пипл» и «Ас» берут интервью почти исключительно у нее, Джейн неплохо усвоила взгляды Джули на секс перед свадьбой, внебрачный секс, старческий секс и даже на «безопасный» секс, что для Джейн всегда казалось хуже, чем отсутствие всякого секса. Она знала, что Джули думает о славе, о богатстве и государственном устройстве; о католичестве, совести и евангельском консерватизме; о счастье, об аэробике и смысле жизни. О ее доме она тоже знала все. «Архитектурный дайджест» описывал его из месяца в месяц, так что «Дом и сад» не поспевал за ним. Джейн знала об эротической отделке кофейных столиков работы Роберта Мэплторпа, о стилизованных под древних идолов скульптурах Роберта Грэхема, окружавших шестидесятифутовый, неправильной формы бассейн, и о неистовой живописи Роберта Раушенберга на терракотовых стенах с лепниной в гостиной.

Много писалось о ее «друзьях» – предмет, весьма любезный сердцу английской прессы, которая больше всего на свете любит перемывать косточки. Журналы посмелее звали этих «друзей» «игрушечными мальчиками». Их лица – юные, дерзкие, невероятно красивые, всегда разные и все же бесконечно одинаковые – с таким выражением взирали с глянцевых страниц, как будто они могут съесть сколько угодно мороженого, и у них не заболит горло или желудок, как будто они пьют всю ночь, а наутро свежи и бодры, как будто они философствуют, не заботясь о том, было ли это написано или высказано раньше.

– Нет, не могу сказать, чтобы я хорошо ее знала, – ответила Джейн. – Если бы ты просмотрел все фотографии в светской хронике, ты бы знал ее не хуже меня.

– Как же так вышло?

– Ах, да разве можно хорошо знать другого человека? – В ее голосе прозвучало легкое раздражение.