|
- А он, аккурат, в Ялте на своей даче прохлаждался, - не спеша рассказывал ночной сторож. - Выходит он прогуляться, как полагается, в белых портках, при всех орденах, и тут ему на улице подают телеграмму: отречение государя императора. Прочел, голубчик, эту телеграмму да как зальется при всем народе слезами. - Ай, ай, ай, - сказал милицейский. - А через неделю ему отставка. - За что? - А за то, что он - губернатор, нынче этого не полагается. - Ай, ай, ай, - сказал милицейский, глядя на поджарого кота, который осторожно пробирался по своим делам в лунной тени под акациями. - ...А государь император жил в ту пору в Могилеве посреди своего войска. Ну, хорошо, живет не тужит. Днем выспится, ночью депеши читает - где какое сражение произошло. - Непременно он, подлец, пить хочет, к воде пробирается, - сказал милицейский. - Ты про что? - Из табачного магазина Синопли кот гулять вышел. - Ну, хорошо. Вдруг говорят государю императору по прямому проводу, что, мол, так и так, народ в Петербурге бунтуется, солдаты против народа идти не хотят, а хотят они разбегаться по домам. Ну, думает государь, - это еще полбеды. Созвал он всех генералов, надел ордена, ленты, вышел к ним и говорит: "В Петербурге народ бунтует, солдаты против народа идти не хотят, а хотят они разбегаться по домам. Что мне делать? - говорите ваше заключение". И что же ты думаешь, смотрит он на генералов, а генералы, друг ты мой, заключение свое не говорят и все в сторону отвернулись... - Ай, ай, ай, вот беда-то! - Один только из них не отвернулся от него - пьяненький старичок генерал. "Ваше величество, говорит, прикажите, и я сейчас грудью за вас лягу". Покачал государь головой и горько усмехнулся. "Изо всех, говорит, моих подданных, верных слуг, один мне верный остался, да и тот каждый день с утра пьяный. Видно, царству моему пришел конец. Дайте лист гербовой бумаги, подпишу отречение от престола". - И подписал? - Подписал и залился горькими слезами. - Ай, ай, ай, вот беда-то... По улице в это время мимо магазина быстро прошел высокий человек в низко надвинутом на глаза огромном козырьке кепи. Пустой рукав его френча был засунут за кушак. Он повернул лицо к сидящим у магазина, - отчетливо блеснули его зубы. - Четвертый раз человек этот проходит, - тихо сказал сторож. - По всей видимости - бандит. - С этой самой войны развелось бандитов, - и-и, друг ты мой. Где их сроду и не бывало - наехали. Артисты. Вдалеке на колокольне пробило три часа, сейчас же запели вторые петухи. На улице опять появился однорукий. На этот раз он шел прямо на сторожей, к магазину. Они, замолчав, глядели на него. Вдруг сторож шепнул скороговоркой: - Пропали мы, Иван, давай свисток. Милицейский потянулся было за свистком, но однорукий подскочил к нему и ударил ногой в грудь и сейчас же ручкой револьвера ударил по голове ночного сторожа. |
