|
Катя, морщась, взяла узкий конвертик, разорвала заклейку, развернула, и в глазах ее стало темно. - Лиза, - сказала она, глядя на девушку, у которой от страха начали трястись губы. - Николай Иванович скончался. Лиза вскрикнула и заплакала. Катя сказала ей: "Уйдите". Потом во второй раз перечла безобразные буквы на телеграфной ленте: "Николай Иванович скончался тяжких ранений полученных славном посту исполнения долга точка тело перевозим Москву средства союза..." Кате стало тошно под грудью, на глаза поплыла темнота, она потянулась к подушке и потеряла сознание... На следующий день к Кате явился тот самый румяный и бородатый барин - известный общественный деятель и либерал князь Капустин-Унжеский, - которого она слышала в первый день революции в Юридическом клубе, - взял в свои руки обе ее руки и, прижимая их к мохнатому жилету, начал говорить о том, что от имени организации, где он работал вместе с покойным Николаем Ивановичем, от имени города Москвы, товарищем комиссара которой он сейчас состоит, от имени России и революции приносит Кате неутешные сожаления о безвременно погибшем славном борце за идею. Князь Капустин-Унжеский был весь по природе своей до того счастлив, здоров и весел и так искренне сокрушался, от его бороды и жилета так уютно пахло сигарами, что Кате на минуту стало легче на душе, она подняла на него свои блестевшие от бессонницы глаза, разжала сухие губы: - Спасибо, что вы так говорите о Николае Ивановиче... Князь вытащил огромный платок и вытер глаза. Он исполнил тяжелый долг и уехал, - машина его чудовищно заревела в переулке. А Катя снова принялась бродить по комнате, - останавливаясь перед фотографическими снимками чужого генерала с львиным лицом, брала в руки альбом, книжку, китайскую коробочку, - на крышке ее была цапля, схватившая лягушку, - опять ходила, глядела на обои, на шторы... Обеда она не коснулась. "Что же вы, скушали бы хоть киселя", - сказала горничная Лиза. Не разжимая зубов, Катя мотнула головой. Написала было Даше коротенькое письмо, но сейчас же порвала. Лечь бы, заснуть. Но лечь в постель, - как в гроб, - страшно после прошедшей ночи... Больнее всего была безнадежная жалость к Николаю Ивановичу: был он хороший, добрый, бестолковый человек... Любить его надо было таким, какой он есть... Она же мучила. Оттого он так рано и поседел. Катя глядела в окно на тусклое, белесое небо. Хрустела пальцами. На следующий день была панихида, а еще через сутки - похороны останков Николая Ивановича. На могиле говорились прекрасные речи: покойника сравнивали с альбатросом, погибшим в пучине, с человеком, пронесшим через славную жизнь горящий факел. Запоздавший на похороны известный социалист-революционер, низенький мужчина в очках, сердито буркнул Кате: "Ну-ка, посторонитесь-ка, гражданка", - протиснулся к самой могиле и начал говорить о том, что смерть Николая Ивановича лишний раз подтверждает правильность аграрной политики, проводимой его, оратора, партией. |
