|
Ему еще было дико, что эти три человека, почти немыслимой красоты и чистоты, хорошо пахнущие, стоящие на зеркальном паркете, обрадованы именно появлением его, Рощина... Точно сквозь сон, он видел прекрасные глаза Кати, говорившие: рада, рада, рада... Он одернул пояс, расправил плечи, вздохнул глубоко. - Спасибо, - сказал он, - куда прикажете идти? Его повели в ванную - мыться, потом в столовую - кормить. Он ел, не разбирая, что ему подкладывали, быстро насытился и, отодвинув тарелку, закурил. Его суровое, худое, бритое лицо, испугавшее Катю, когда он появился в прихожей, теперь смягчилось и казалось еще более усталым. Его большие руки, на которые падал свет оранжевого абажура, дрожали над столом, когда он зажигал спичку. Катя, сидя в тени абажура, всматривалась в Вадима Петровича и чувствовала, что любит каждый волосок на его руке, каждую пуговичку на его темно-коричневом измятом френче. Она заметила также, что, разговаривая, он иногда сжимал челюсти и говорил сквозь зубы. Его фразы были отрывочны и беспорядочны. Видимо, он сам, чувствуя это, старался побороть в себе какое-то давно длящееся гневное возбуждение... Даша, переглянувшись с сестрой и мужем, спросила Рощина, что, быть может, он устал и хотел бы лечь? Он неожиданно вспыхнул, вытянулся на стуле. - Право, я не для того приехал, чтобы спать... Нет... Нет... - И он вышел на балкон и стал под мелкий ночной дождь. Даша показала глазами на балкон и покачала головой. Рощин проговорил оттуда: - Ради бога, простите, Дарья Дмитриевна... это все четыре бессонных ночи... Он появился, приглаживая волосы на темени, и сел на свое место. - Я еду прямо из ставки, - сказал он, - везу очень неутешительные сообщения военному министру... Когда я увидел вас, мне стало больно... Позвольте уж я все скажу: ближе вас, Екатерина Дмитриевна, у меня ведь в мире нет человека. - Катя побледнела. Иван Ильич стал, заложив руки за спину, у стены. Даша страшными глазами глядела на Рощина. - Если не произойдет чуда, - сказал он, покашляв, - то мы погибли. Армии больше не существует... Фронт бежит... Солдаты уезжают на крышах вагонов... Остановить разрушение фронта нет человеческой возможности... Это отлив океана... Русский солдат потерял представление, за что он воюет, потерял уважение к войне, потерял уважение ко всему, с чем связана эта война, - к государству, к России. Солдаты уверены, что стоит крикнуть: "Мир", - в тот же самый день войне конец... И не хотим замиряться только мы - господа... Понимаете, - солдат плюнул на то место, где его обманывали три года, бросил винтовку, и заставить его воевать больше нельзя... К осени, когда хлынут все десять миллионов... Россия перестанет существовать как суверенное государство... Он стиснул челюсти так, что надулись желваки на скулах. Все молчали. Он продолжал глухим голосом: - Я везу план военному министру. Несколько господ генералов составили план спасения фронта. |
