Парень выскочил и раболепно засуетился.

— Ах, ты, Господи! Хозяйский сын! Да откуда же мне знать, коли я только что из скитов сюда пришел? Ну, ну! — и он распахнул ворота, через которые Савелов ввел лошадей.

— Возьми коней и сведи на конюшню! — приказал Яков, идя прямо через двор к знакомому крыльцу.

Савелов, оживленный надеждой, пошел за ним.

На крыльцо вдруг вскочил высокий мужчина и закричал:

— Чего вам тут? Кто вы такие?

Яков в один прыжок очутился подле этого человека и, схватив его за руки, сказал:

— Петр Саввич, да неужто меня не признал!

Грудкин даже отшатнулся.

— Яша! — воскликнул он и тотчас поправился: — Яков Васильевич!

— Ну, тебе-то я — навсегда Яша! — засмеялся Пряхов и крепко поцеловался с Грудкиным. — А это — мой друг, что брат, Савелов, Антон Петрович! Теперь веди нас в горницы да поесть дай!

Грудкин с низким поклоном распахнул двери и ввел приехавших в большую горницу, чисто убранную.

Савелов осмотрелся, и ему показалось, что на всем лежит след заботливых женских рук. Он опустился на лавку.

Грудкин скрылся и вернулся с двумя слугами, которые несли еду и питье. Слуги ушли. Они остались одни.

— Ну, сказывай, Петр Саввич, — заторопил Яков, — где батюшка с матушкой?

Грудкин беспокойно повернулся на лавке.

— Матушка твоя Богу душу отдала, — сказал он перекрестившись.

Яков вздрогнул и тоже перекрестился.

— Упокой ее душу, Господи! Ну, а батюшка, Катя, Соня?

Савелов при этом вопросе весь перегнулся.

Грудкин смущенно закашлял.

— Ох, натерпелись они, Яша, горя! И я с ними. Оплел их тут прощелыга Агафошка, оплел и оклеветал. Воевода и привяжись. Все животы повымотал. В скит батюшка схоронился. А тут офицер приехал, их искать…

— Это — я, — сказал Савелов.

Грудкин встал и поклонился.

— Не разгневайся, милостивец! Думал я, что ты не с добром, а с сыском. Сам я испугался, всех напугал, а тут Агафошка опять впутался. Ты-то на скит напал, скит спалили, а твой батюшка опять на Волгу ушел. Тогда и матушка померла твоя.

Яков снова перекрестился.

— А теперь-то они где?

— Теперь? Теперь они тут хоронятся.

— Здесь? — Яков и Савелов вскочили с лавок. — И ты молчал? Где они? Веди к ним! Ты подожди! — крикнул Яков Савелову и выбежал из горницы.

Старик Пряхов с дочерью действительно жил теперь у себя в доме, хоронясь ото всех и платя за то огромную дань воеводе. Тому было приятно и доброту показать, и деньгу собирать.

Грудкин уже уведомил старика. Яков вбежал наверх, где тот скрывался, и упал отцу в ноги.

— Батюшка, милый! — лепетал он радостно.

Старик наклонился к нему.

— Сынок мой!

Он не видел на нем петровского мундира и увидев не почувствовал прежней ненависти.

Они обнялись и заплакали.

— Осиротел я, обнищал, Яша, — проговорил старик.

— Нет, батюшка! — весело ответил Яков, — за царем служба не пропадает. Я награжден, да и тебе милости привез.

— Яша! — раздался оклик, и теплые руки обвились вокруг его шеи.

— Катюша! — ответил, жарко целуя сестру, Яков. — А где Соня.

— Здесь, — прошептала Софья.

Яков схватил ее за руку и подвел к отцу.

— Батюшка, там дальше что будет, а теперь на радостях благослови!

— Я что же? — растерялся старик.