— Это верно, — кивал грустно обвисшими усами Мазепа, — верно, пан Кароль Станислав. И чего я ждал? Думал до последнего, что, может, одумаются они! Так ведь нет… Батурино сожгли наше. Сволочи… За что? Может, Украйна, устрашенная Батурином, будет бояться стать с нами заодно?

— Украйна ваша должна прежде всего защиту получить! — подался вперед Кароль, стараясь заглянуть в голубые подпухшие глаза Ивана Мазепы. — А кто ее защитит, если шведы — враги, а московиты — союзники, но хуже врагов себя ведут? Батурино сожгли, — усмехнулся невесело Несвижский князь, — у меня пальцев не хватит на обеих руках, чтобы перечислить половину хотя бы того, что пожгли москали в моей земле! А вот что пишет мне знакомый шведский офицер с границы Литвы и Руси, — Кароль извлек из кармана лист и зачитал: — «На 40 миль пути все деревни сожжены, все съестные припасы и фураж испорчены, так что мы не нашли там ничего, кроме голой пустыни и лесных пространств, в которых уже погибло великое множество людей и бесчисленное количество лошадей и другого скота… Мы находились в опустошенной стране…» Вот! — Кароль потряс листом в воздухе. — Вот что ждет вас, пан гетман! И я не пугаю. Ибо был с армией Августа в Лифляндии и слышал, что там московиты делают то же самое. По приказу Петра. Царь воюет, как старинный паганский король, как гунн Атилла, когда воевали мечами да стрелами только. Разве это по-христиански?

— Волки, — нервно пригладил серые от седины усы Мазепа, — волка пока не убьешь, передушит все стадо… Ухожу я от Петра. Мочи моей больше нет с волком жить.

* * *

Сентября 8-го дня, на день святого мученика Сазонта, перед Нарождением Наисвятейшай Панны, Могилев на целый день оказался объятым пламенем пожаров… Менее месяца до этого несчастья армия шведов, соорудив с помощью финских и шведских мастеров два новых моста через Днепр по Смоленскому тракту, присоединив к себе Могилевских добровольцев, перешла на другой берег славной реки легендарного пути «из варяг в греки», чтобы продолжить поход навстречу битве с врагом.

Ну а в Могилев вернулись московиты. «По приказу царя Петра Алексеевича москва, калмыки и татары в вышеупомянутый день, ровно с восходом солнца, окружили место со всех сторон. Местные закрыли все ворота, по тревоге ударили в колокола, но заметили, что замок уже горит», — записал Могилевский хронист Арэст… Горожане открыли ворота, просили пощады, но все напрасно… Захватчики лишь дали один час, чтобы из ратуши в склеп вынесли все ценные городские книги. В то же время калмыки стали громить магазины, грабить и поджигать. Брали все: одежду, отнимали деньги у могилевчан, бросались на предместья и грабили там тоже… Когда же огонь занялся со всех сторон города, то негодяи быстро уехали вон… Люди хватали детей и самое ценное, что можно было унести в руках, и бежали. Кто-то пытался тушить пожар, кто-то просто голосил:

— Гэта ўжо Масква высякае места!

Православный священник в черной рясе, воздев руки к небу, кричал:

— Горы-горы, прытуліце нас, бо хто ж сьцерпіць дзень гневу Божага!

Полыхали крамы, хаты, полыхали церкви. Один деревянный православный храм, быстро, как порох, выгорев, рухнул, подняв облако огненных искр пепла… Упал и покатился церковный колокол, жалобно глухо позвякивая языком… Церковные купола, недавно отремонтированные, горели, трещали, ломаясь, падали обугленными кусками на землю, окутанную черным дымом…

Горел город, рушились от огня его церкви, в смятении носились меж полыхающего пламени и черного дыма люди с ведрами, тщетно пытаясь потушить разбушевавшегося «красного петуха»… Горел крупнейший торговый центр Восточной Европы, конкурент Гданьска, Риги и Вильны…

* * *

Петр генералу Боуру: «Господин генерал-порутчик.