В довершение всего воздух вдруг стал тяжелым и душным, на севере заклубились черные грозовые тучи, Смит не сомневался, что попадет под ливень. Наконец шофер поставил колесо и, смягченный обещанием лишних чаевых, повел машину дальше, но уже гораздо медленнее.
Теперь Смит почти не спускал глаз с циферблата своих часов. Стрелки показывали половину, одиннадцатого, когда такси въехало в деревню, мирный и сонный вид которой несколько успокоил его. Он знал, что дом молодого Пейджа расположен где-то на холме, и они довольно скоро его отыскали. Выйдя из машины, Смит глубоко вздохнул, чтобы освежить легкие, но голова у него по-прежнему оставалась тяжелой. Когда он приблизился к двери, нервы его были напряжены до предела. Через несколько минут все решится.
Он легонько дернул звонок, стараясь не выдать своей тревоги, и прислушался. Может быть, он дернул недостаточно сильно? Правда, ему казалось, что он слышал, как колокольчик в доме зазвенел, но это могло ему почудиться. Он позвонил посильнее — никакого результата. Он рванул звонок в третий раз с такой силой, что чуть не выдернул ручку, ясно расслышал резкое дребезжание внутри дома — и все-таки никто не вышел.
Он попробовал открыть дверь, поворачивая ручку и вверх и вниз, но безрезультатно. За окнами не было заметно никаких признаков жизни. Что же это такое, наконец? Ведь кто-нибудь обязательно должен быть дома! Тут ему пришло в голову, что Пейдж, возможно, отдыхает в спальне наверху — это казалось вполне правдоподобным. А если так — отступать нельзя, надо во что бы то ни стало увидеть его.
Шофер такси подозрительно поглядывал на Смита из-за калитки, но тот, не обращая на него внимания, прошел за дом по узкой, усыпанной гравием дорожке. Как он и ожидал, она вела к черному ходу и дверь оказалась незапертой. Он тихонько отворил ее и через коридорчик прошел в кухню. Там у стола сидела Кора.
Она не пошевелилась, даже когда Смит подошел к ней вплотную. Казалось, она не заметила его появления, или, во всяком случае, оно никак на нее не подействовало. Она смотрела мимо него неподвижным взглядом, словно завороженная каким-то невыносимо страшным зрелищем. Он по-настоящему испугался, заметив, как она изменилась за несколько дней, после концерта, на котором он впервые ее увидел. Она, казалось, постарела лет на десять и ушла в себя, ограбленная, лишенная радости и жизни. Но Смиту некогда было жалеть ее. Он во что бы то ни стало должен был встретиться с Пейджем, и как можно скорее. Так он и сказал Коре. Она ничего не ответила.
— Послушайте, — сказал Смит, наклоняясь к ней, словно говоря с ребенком… — Мне нужен Генри Пейдж. Мне необходимо поговорить с ним.
Она так долго молчала, что он усомнился, слышала ли она его.
Затем Кора медленно повернулась к нему. Лицо ее было мраморно-бледным и почти безжизненным, — казалось, тяжелые душевные муки убили в ней всякую способность чувствовать.
— Его здесь нет, — ответила она.
— Но… мне сказали…
— Его здесь нет, — повторила Кора тем же безучастным тоном. — Он вчера вечером передумал и телеграфировал нам, что выедет сегодня.
— Но нам сообщили…
— Телеграмма вон там… на каминной полке.
Смит прочел телеграмму. Она была адресована Коре. Пейдж сообщал, что все будет хорошо, что он собирается переночевать в гостинице и вернуться на другой день.
— Ах вот как!.. — воскликнул Смит.
— Какое это имеет значение? — сказала она.
И вдруг через ее плечо Смит увидел на столе развернутый лист «Глобуса». Безжизненный взгляд Коры тоже остановился на газете.
— Ну вот. Вы довольны? Тогда вы погубили только меня. А теперь вы погубили нас всех.
Смит машинально начал оправдываться. |