– О чем, по‑вашему, он думал, когда представлял, как вы читаете это письмо в кладовке, в окружении его жалких попыток скопировать шедевры моего деда?
– Твоего деда? – пробормотал Хавьер, чувствуя, как пот заливает его лицо.
– А каким числом помечено письмо? – произнес голос. – Когда он его написал?
– За день до смерти.
– Удивительное предвидение!
– У него уже был один инфаркт.
– А что там с его завещанием? Каким числом оно датировано? – спросил голос.
– Он составил его за три дня до смерти.
– Полагаю, что это совпадение не такое уж и странное.
– Что ты имеешь в виду?
– Где нашли вашего отца после второго инфаркта?
– Внизу, рядом с лестницей.
– Он наверняка уже заметил, что часть дневников исчезла и что он на грани разоблачения, – сказал голос. – Как легко броситься на твердый мрамор и перевалить это все на своего любимого сына!
Хавьер онемел. Голова у него начала пухнуть, перекрытия памяти прогнулись под старым грузом.
– Да, осознание идет медленно. Очень медленно. Преодоление стены отрицания дается с трудом, – продолжил голос. – Но у нас нет времени. Объясните мне, почему же все‑таки ваш отец хотел, чтобы вы прочли его дневники?
– Он этого не хотел. В письме об этом ясно сказано.
– О чем там ясно сказано? – резко спросил голос. – Неужели он мог рассчитывать, что вы, детектив, выкинете это письмо и спокойно проживете остаток жизни в неведении?
– А почему нет?
– Послушайте, Хавьер, я, так и быть, подскажу вам. Этим письмом отец велит вам прочитать дневники. Зачем ему это понадобилось?
– Чтобы… чтобы я разделил с ним муки его злосчастной жизни?
– Это что, фраза из какого‑нибудь фильма? Из слащавой голливудской мелодрамки? – насмешливо поинтересовался голос. – Избавьте меня от подобной чепухи, Хавьер. Итак, скажите мне, зачем… сейчас я разговариваю, как ваш отец с Сальгадо… зачем ему понадобилось, чтобы вы прочли эти дневники?
– Может, чтобы я возненавидел его?
– Вы умиляете меня, Хавьер. Зачем ему было превозносить ваш профессиональный талант и говорить, что он пригодится для поисков изъятых частей дневника?
Хавьер яростно гнал от себя вспыхнувшую в мозгу мысль. Даже теперь он отчаянно цеплялся за то единственное, что у него оставалось – веру в любовь отца, сопровождавшую его в течение сорока трех лет жизни. Даже в любви подлеца тяжело разувериться.
– Я немного помогу тебе, Хавьер, – сказал Серхио. – Я не стану читать тебе все подряд… только ключевые эпизоды. Ты готов?
«7 апреля 1963 года, Нью‑Йорк
По дороге в Нью‑Йорк Сальгадо предложил мне, прежде чем выставить последнюю Фальконову «ню», опубликовать мои дневники. Меня разобрал нервный смех. Какое бы это было фантастическое разоблачение! Я хохотал, будто заходясь икотой. Эту идею ему наверняка внушила Мерседес. Я видел, как они о чем‑то шушукались, и М. уже несколько раз пугала меня, подкрадываясь сзади, когда мне приспичивало опорожнить душу. (У нее есть пара очень мягких и бесшумных золотых сандалет, и мне придется теперь разбрасывать вокруг ореховую скорлупу, чтобы слышать, как она подходит.) Я ответил Сальгадо категорическим «нет», что его еще больше возбудило.
31 декабря 1963 года, Танжер
Мое легкомыслие все изменило. Вчера мы с М. были в мастерской. Дети играли на улице и до того увлеклись, что принялись носиться так, будто они уже на пляже, на мягком песке. |