|
Тысяченожки кормятся всеми выделениями медузосвиней, какие только находят в тоннелях, зачастую пожирая самих медузосвиней, отделившихся от основного комка. А иногда и сами гастроподы разыскивают в гнезде выделения медузосвиней и начинают их пожирать и часто, добравшись по следу до колонии, целиком съедают и ее.
Так как основная масса медузосвиньи всегда состоит из почвы в ее кишечном тракте, земля попадает в тысяченожку или гастроподу, поедающих медузосвиней. Таким путем большая часть почвы, проглоченной медузосвиньями, и попадает на поверхность мандалы.
Перед дефекацией гастроподы обычно выходят наружу. Свой фецес, имеющий консистенцию смолы, они часто используют при строительстве куполов и загонов.
«Красная книга» (Выпуск 22. 19А)
37 ЧТОБЫ ПОЗВОНИТЬ МАККАРТИ, НАБЕРИТЕ «М»
Телефон вроде чесотки: и то и другое постоянно отвлекают внимание.
Соломон Краткий
Запищал телефон.
Я машинально ощупал себя. Удивительно, но он по‑прежнему висел на поясе. Отстегнув, я с любопытством поднес его к уху и включил.
– Алло?
– Джим! – Это была Лиз. – С тобой все в порядке?
– О'кей, – ответил я и удивился собственному вранью. Я не мог пошевелиться. Даже языком ворочал еле‑еле.
– Ты уверен? У тебя какой‑то странный голос.
– О, я лежу тут. Думаю.
– Где тут? Где ты находишься?
– М‑м, я… – Я повернул голову. – Поддеревом. Аты где? Я иду к тебе.
– Оставайся на месте. Не двигайся.
– Ладно, – прошептал я. – Нет проблем. – Мой голос начал пропадать. – Только немного отдохну.
– Хорошо. Лежи где лежишь. Не отключайся. Продолжай говорить. Сможешь?
– Угу. Где ты?
– Все еще на корабле. Салон перекорежился и развалился. Я в коридоре. Наверное, я смогу… да, смогу выбраться на крышу. Придется двигаться ползком, но я сумею. – Ее голос был очень сдержанным. – Ты поранился?
– Не… думаю.
– Можешь двигаться?
– Я же ответил на твой вызов, разве нет?
– Джим!
– А?
– Слушай меня. Потерпи еще минуту, чтобы я могла определить направление. Никуда не уходи, ладно?
– Ладно.
– Обещаешь?
– Обещаю. Ты можешь побыстрее?
– Что случилось?
– Ничего. Просто… кажется, я все‑таки немного поранился.
– Где?
– Везде. Больно дышать. Глотать больно. Можешь принести немного воды?
– Держись. Я люблю тебя.
Послышался щелчок, и голос Лиз исчез, казалось, навсегда, а я остался лежать на испещренной светлыми пятнышками подстилке джунглей и слушать, как что– то с хрустом продирается сквозь кроны деревьев и мягко ударяется о влажную землю. Откуда‑то из глубины изумрудного сумрака доносились крики о помощи.
– Эй, кто‑нибудь! Есть здесь кто‑нибудь?
– Я здесь есть, – отозвался я, но у меня не хватило воздуха, чтобы сказать это громко. – Здесь.
… Незваное пестрое насекомое зажужжало перед моим лицом – яркий шепот, от которого нельзя отмахнуться. И далекий хор, мягкая стена голосов. Слова я не разбирал, понимая только их смысл: «Джимбо, не спи, мы идем». А потом пришло ощущение, что меня поднимает на свои сильные и уютные руки что‑то защищающее от опасностей, что‑то золоти сто‑розовое, ангельское, мужественное, с восхитительным запахом пота и сосны; отдаленные голоса бормочут что‑то невнятное об уровне сахара в крови, болевом пороге, заторможенности, что‑то о коленной чашечке…
– Здесь! Здесь кто‑то есть!
В мои глаза бьет свет. |