|
У него не возникло никакой определенной мысли по поводу того, что ему делать, он даже не успел испугаться. Он почему то забыл о ружье, о том, что оно так близко от него, и, когда выстрел настиг его, это повергло его в крайнюю степень изумления. Потому что он не думал, что такой поворот событий вообще возможен. Что она выстрелит в него. Это была неожиданность физического характера, как, например, вы удивляетесь, когда внезапно что то очень тяжелое, словно металлический кулак, врезается в середину вашего тела и отбрасывает вас метров на десять вниз, как безвольную куклу, но вы еще не утратили способности дышать и чувствовать. Перед тем как потерять сознание, вы еще успеваете сильно удивиться этому металлическому сюрпризу.
– Она выстрелила в меня, – вслух произнес он ворчливым, как у старика, голосом. – Дура, безмозглая дура. – Он почувствовал, как сильно засаднило лицо – нос и лоб: падая, он здорово ободрался. – Маленькая идиотка, – продолжал он. – Ну и что она теперь будет делать, когда подумает, что убила меня? Возможно, потом она узнает, что она не убийца. Зато теперь она прекратит охоту за Канизиусом. Может, даже пойдет сдаваться в полицию. А я вообще то предполагал быть убитым несколько позже. Но как же глупо. Ведь никто, кроме меня, не знает… – И он отключился. – Как чувствуешь себя? – осведомился месье Лира. После непродолжительного общения с этим человеком Ван дер Вальк для себя охарактеризовал его так: он никогда не спешит, никогда не удивляется, никогда не критикует, пишет медленно, в обыкновенной школьной тетради, не делая сокращений, старательно выводя аккуратные, четкие буквы, как учитель. – Спасибо, хорошо. Довольно неприятно, когда с тобой обращаются так, словно ты вдруг превратился в сопливого младенца. Они тебя переворачивают с боку на бок, моют, без конца делают замечания, сажают и меняют пеленки. Им, похоже, это нравится, а я этого не понимаю и хочу знать, сколько еще будет продолжаться это безобразие. – Ко мне приходил твой коллега. Они беспокоятся. Их взволновало то, что ты отправился на поиски сюда, так я рассказал им кое какие вещи, которые несколько потрясли этих простаков. Я отправлю им отличный, длинный, подробный рапорт, так что они не смогут сказать, что ты вышел за пределы их инструкций, – они просто не посмеют. А еще я объяснил кое какие жизненные факты твоему финансовому покровителю. – Канизиусу? – Ему самому. Ты ведь окончательно так и не понял всего? Каким образом он все обстряпал. Почему настаивал на том, чтобы этим делом занялся ты или кто то вроде тебя. – Нет. – Я еще раз все взвесил и как следует обдумал. На него пришлось как следует нажать, он проходимец еще тот. Но я его раскусил. Добровольно он давать показания отказался, так я вызвал его повесткой. Показал ему пулю – ту, что вытащили из под тебя на холме. А ту, что выпустила в себя миссис Маршал, – сухо продолжал мистер Лира, – мы оставили на месте. В общем, я выложил ее на стол и поинтересовался, понимает ли он, как легко эта штучка могла бы продырявить его. Ты когда нибудь замечал – есть люди, которых ты не можешь испугать писаными законами, – они знают их от корки до корки, поэтому знают, как их обойти и не сделать ничего хоть в малейшей степени криминального, – но если ты можешь напугать их физически, то все, они уничтожены. Вот и он растаял немедленно, как мороженое под жаркими лучами солнца. Ван дер Вальк пришел в восторг. – Я не могу смеяться, это больно. Но все равно расскажите. – Ну ладно. Слушая твою историю, читая твой рапорт, написанный в Страсбурге, изучая кое какие сведения о «Сопексе», полученные из Парижа, я обнаружил кое какие моменты, которые насторожили меня. Практически все то же, что беспокоило тебя и полицию Страсбурга. Почему Канизиус так настаивал на участии в этом деле профессионального полицейского? Почему он так торопился, когда было ясно, что парень рано или поздно сам вернется? И так далее. |
