– Ясно.

– Сейчас я более или менее служу в страховом агентстве. Там отнеслись с большим пониманием к моей просьбе о долгосрочном неоплачиваемом отпуске. Видимо, они надеются, что я буду продлевать его бесконечно.

Дальнейший разговор пришлось прервать. Они подошли к центру города, и Клиф здоровался со всеми, кто попадался на пути. Мег только улыбалась и бормотала благодарность в ответ людям, называвшим ее по имени и выражавшим свои соболезнования. Ее раздражала попытка Клифа провести между ними параллель. Отказавшись от предложения отца, ему вовсе не обязательно было превращаться в летуна.

Подойдя к магазину, она остановилась, охваченная мучительными воспоминаниями. Он был такой же, каким она его помнила: выцветший зеленый тент, потемневшая от времени дубовая дверь с изящной стеклянной отделкой. Витрина драпирована темно-синим бархатом: Дэн всегда считал, что драгоценности лучше всего смотрятся на бархате. В витрине выставлено не более полудюжины украшений: тяжелая золотая цепочка для часов, набор из двух колец – для помолвки и для свадьбы, рубины в изящной оправе. Она не могла все рассмотреть: на глаза набежали слезы…

Надеясь, что Клиф ничего не заметил, она пошла к двери. Он обогнал ее и широко распахнул перед нею дверь. Колокольчик заиграл знакомую серебристую мелодию.

Внутри было прохладно, как в пещере Али-Бабы, и темновато по сравнению с ослепительным солнцем улицы. Свет ламп отражал блеск металла и сверкание драгоценных камней. Горели лампы двух типов: простые электрические и лампы дневного света. Ей вспомнилось еще одно наставление Дэна: рубины лучше сияют при электрическом свете, но этот же свет губит сапфиры, если только они не цейлонские и кашмирские камни чистой воды. Для сапфиров необходим дневной свет…

Женщина за прилавком подняла голову. Почти впервые за время приезда Мег узнала увиденное лицо и сказала:

– Привет, Кэнди. Ты совсем не изменилась. – Сказала и поняла иронию общепринятого приветствия. Грубоватая, неумело наложенная косметика не скрывала тяжелую линию подбородка и не оживляла лицо. Попытка зрительно увеличить губы, проведя яркой помадой над их естественной линией, явно не достигла желаемого эффекта и казалась вульгарной.

Кэнди вздрогнула, уронила тряпку, которой протирала стекло витрины, стукнулась головой о крышку, пытаясь закрыть прилавок. Мег подошла к ней, чтобы предложить помощь, но это еще больше смутило бедную женщину. Ее глаза наполнились слезами.

Протянув ей бумажный носовой платок, Мег подумала, зачем Дэн нанял эту бесхарактерную тряпку. В классе Кэнди была козлом отпущения: неуклюжая, робкая до болезненности, она всегда являлась предметом злых шуток и грубого розыгрыша, на что единственной ее реакцией всегда были слезы. Даже в детстве Мег знала: нет ничего более привлекательного для задир, чем вечно плачущая жертва. Она иногда приходила на выручку Кэнди, но не из-за жалости к жертве, а из-за раздражения, испытываемого к ее преследователям. Кэнди не платила ей взаимностью. Когда высмеивали Мег, Кэнди всегда была в первых рядах хихикающих одноклассников.

– Я не знала, что ты работаешь у Дэна, – сказала Мег.

Из глаз Кэнди хлынули слезы.

– Мне будет его недоставать, – пробормотала она, размазывая тушь по лицу.

– Нам всем его не хватает, – сказала Мег ледяным тоном. Ее совершенно не трогали потоки слез Кэнди. Она, всегда рыдала, стоило уронить шапку или сказать резкое слово. А теперь она наверняка расскажет друзьям, если они у нее имеются, что Мег Вентури бесчувственная. Эта мысль также не тронула Мег, но она старалась оставаться вежливой. – Спасибо, что ты держишь магазин открытым. Ведь это нелегкие дни.

– О, нет. – Слезы прекратились, словно нажали кнопку. – Надо его поблагодарить.