На песке масса следов зайцев, песчанок, тушканчиков, ежей, лис. Снуют светло-желтые муравьи-песчаники, ползают жуки-чернотелки, скачут кобылки. Из-под ног выпархивает жаворонок, ковыляет в сторону, хохлится, припадает набок, притворяется: под кустиком в глубоком гнездышке — пять крапчатых яичек. Солнце накаляет песок, жжет ноги через подошвы ботинок, синее небо мутнеет в дымке испарений. Барханы, похожие один на другой, бесконечны и однообразны. Но вот глубокое понижение между ними, и на самой его середине весь в цвету фиолетовый кустик астрагала, нарядный, яркий. Растение источает нежный аромат, и не простой, а какой-то особенный, приятный, необыкновенный. Быть может, мне так кажется в этой жаркой раскаленной пустыне.

Участь кустика печальна. Его обсели со всех сторон прожорливые жуки-нарывники, гложут венчики цветков, торопятся, будто соревнуются в уничтожении прекрасного. Для них кустик — находка: весна ведь так бедна цветами.

Еще жужжат разные пчелы, мухи. Крутятся желтые бабочки-толстоголовки, грациозные голубянки. Им всем не хватает места, они мешают друг другу.

Я присматриваюсь к пчелам. Какие они разные. Вот серые с ярким серебристым лбом. Он светится, как зеркальце, сверкает отблесками. А вот черные в белых полосках. Самые большие пчелы — желтые, как песок. В тени примостился черный с красными полосами паук. Он очень занят, поймал серую пчелку и жадно ее высасывает. Этот заядлый хищник подкарауливает добычу только на цветах. В общество насекомых шумно влетает оса-аммофила. В своем глубоко черном одеянии она кажется такой яркой в мире сверкающего солнца и света.

Но вот у кустика повисает будто раскаленный оранжево-красный уголек. Никогда в пустыне не встречалась такая яркая пчела. У нее среди ровных, как палочки, усиков торчит длинный хоботок. Надо ее изловить. Но взмах сачком неудачен, и раскаленный уголек исчезает так же внезапно за желтыми барханами.

Теперь покой потерян. Как забыть такую пчелку? Глаза ищут только ее, и больше, кажется, нет ничего интересного в этой пустыне. Но на кустике астрагала крутятся все те же самые нарывники, бабочки, мухи да разные пчелы.

«Если встретился один кустик астрагала, то должны быть и другие», — думаю я, брожу с холма на холм и не нахожу себе покоя. А солнце все выше и жарче барханы. Долго ли мне мучить себя в поисках неизвестного, не лучше ли все бросить и поспешить к биваку.

Но в струйках ветра почудился знакомый аромат. У меня теперь есть ориентир. Я иду против ветра, забрался на вершину бархан и вижу то, что искал: весь склон бархана фиолетовый, в цветущем астрагале. Многие цветы уже опали, засохли, ветер собрал их в ямки темно-синими пятнами. А какое здесь ликование насекомых, какой гул крыльев и пиршество многоликой компании, опьяневшей от запаха сладкого нектара и вкусной пыльцы!

Наверное, здесь я найду мою оранжевую пчелку! И уже вижу раскаленный уголек среди фиолетовых цветов, а мгновение спустя он жалобно плачет в сачке. А в морилке я вижу не пчелу, а муху-тахину в жестких черных длинных волосках, хотя такую же сверкающую, яркую.

Не беда, что вместо пчелы попалась муха. Она тоже интересна, наверное, не случайно наряжена в такой костюм, желает походить на того, кто вооружен жалом. Надо дальше продолжать поиски. Но красная пчелка очень редка. Нет ее среди массы беснующихся насекомых. Как будто мелькнула — сердце екнуло в груди — и исчезла. Может быть, показалось?

Но вот, наконец, яркий комочек жужжит над синим цветком, застыл в воздухе, переместился в сторону, примчался прямо ко мне и повис перед глазами.

Как бы не оплошать, не промахнуться!

Мгновение — и в сачке трепещет красный уголек, недовольно жужжит, бунтует, требует выпустить на волю.