Тогда еще слабо знакомый с ними я с интересом присматривался к этим созданиям пустыни, забывая о нестерпимом зное, палящих лучах солнца и раскаленной земле.

Из множества кобылок мне особенно хорошо запомнилась летунья. Она была не такая как все, всегда молчала, а потревоженная легко взлетала кверху и, грациозно лавируя в воздухе, уносилась далеко от опасности. Очень часто, и это казалось необычным, она, срываясь с земли при моем приближении, садилась на деревья, исчезая среди ее листвы.

Еще мгновенье и кобылка унесется прочь.

— Почему кобылки-летуньи садятся на деревьях? — спрашивал я специалистов по прямокрылым.

— Не знаем! — отвечали мне. — Далеко не все в природе обязательно должно иметь свою причину и объяснение.

— Отчего же летуньи, как пишется в руководствах, обитают по берегам рек и озер? — допытывался я.

— Тоже не знаем! Очевидно, такова исторически обусловленная привязанность ее к этой обстановке жизни.

В общем, маленькая кобылка-летунья не желала раскрывать свои секреты и вскоре забылась.

Зима 1969 года выдалась необыкновенно богатой снегами, а лето — дождями. В это время, проезжая через Сюгатинскую равнину, я повернул машину к урочищу Бартагой, но пробраться к излюбленному месту не смог. Здесь все преобразилось до неузнаваемости: река неожиданно изменила свое русло, бросилась на тугаи и, разлившись по ним, понеслась многочисленными проточками. Странно было видеть погруженные в воду великаны-тополя, ивовые и облепиховые рощицы. Осторожно ощупывая впереди себя посохом дно, я бродил по колено в воде, пытаясь пробраться к домику егеря. Пройти глубже было опасно: сильное течение могло легко сбить с ног.

Домик егеря оказался пустым, окруженным водой: его покинули. Выбираясь на сухие каменистые склоны, я неожиданно увидел мою старую знакомую — кобылку-летунью. Она беспечно взлетела с задетой мною ветки дерева, ловко спланировала над водой среди зарослей и снова угнездилась на дереве. Этот короткий перелет сразу открыл секреты кобылки, и невольно подумалось: куда же делись все остальные кобылки, которые скрипели в этих местах до паводка на своих музыкальных инструментах, верещали на разные голоса, прыгали и разлетались во все стороны из-под ног? Их всех смыли бурные потоки, они все погибли или рассеялись в стороны и только одна молчаливая и скромно окрашенная летунья осталась на своем месте жива, весела, энергична. Ей хоть бы что, она умеет спасаться на деревьях и на них пережидать губительные для других наводнения.

Через месяц я снова встретился с кобылкой-летуньей, но уже в тугаях реки Или. Недавно спал паводок, поднялись над водой косы, освободились заросли трав и кустарников. Среди деревьев кое-где остались мелкие озерца и в них медленно погибали оказавшиеся в плену рыбки.

В тугаях всюду встречались только одни кобылки-летуньи. Нигде не было слышно стрекотания столь обычных для зарослей трав кобылок хортиппусов, скаларисов и многих других. Потревоженные кобылки-летуньи вылетали из зарослей на широкие мелководные протоки и, такие ловкие, не желая лететь через воду, заворачивали обратно к берегу. Иногда они перелетали свободно и легко на другой берег. Прекрасные аэронавты, они оказались весьма посредственными пловцами: в воде намокали, простирая кпереди передние ноги, отчаянно гребли задними и средними ногами, но быстро уставали и, предаваясь отдыху, отдавали себя во власть течения. Они плавали так же, как и другие, не лучше и не хуже. К чему летунье это искусство, если в наводнение она прекрасно летает между деревьями и находит на них приют.

Поэтому кобылки-летуньи и живут возле ручьев, озер и рек и садятся на деревья, привыкли испокон веков, приспособились к такому образу жизни, унаследованному от далеких предков, хотя сильные и губительные паводки редки.