В результате первая брачная ночь едва не оказалась для него последней.

Фаина Африкановна как раз перемахнула бальзаковский возраст. То есть еще далеко не была стара. Но то ли в силу затянувшегося одиночества, то ли – всё того же советского воспитания, при слове «секс» она вздрагивала, как при публичной нецензурной брани, а к тому, что предшествует деторождению, относилась подозрительно, как к занятию постыдному, хотя и необходимому, – что-то вроде мочеиспускания. В брачную ночь приспособилась подсматривать за молодыми в заранее пробуравленную дырочку. Даже табуреточку придвинула. Увиденное и услышанное Фаину Африкановну ужаснуло. Стало несомненно – крошка-дочурка попала в лапы гнусного извращенца. Наутро, прежде чем молодожены поднялись, она отправилась к участковому – с требованием посадить зятя за изнасилование.

– В чем изнасилование-то? – перепивший накануне участковый изо всех сил пытался осмыслить написанное.

– Там все указано! – Фаина Африкановна насупилась. – Склонял к непристойному соитию мою дочь.

Она замолчала, гордая удачно ввёрнутым ученым словцом.

– В смысле, жену? – веселея, уточнил участковый. – И в чем выразилась непристойность?

– Он ей свою пакость в рот совал.

Участковый, извинившись, вышел. Вернулся в компании оперов. Глаза у всех предвкушающе блестели.

– Так и что, стало быть, делал? – торжествующе косясь на друзей, повторил вопрос участковый.

– Сказано же, пакость в рот засовывал. Вот такую пакость (Ф.А. развела руки) – живому человеку!

Оживление сделалось всеобщим.

– А она что, сопротивлялась? – задал вопрос наиболее нетерпеливый.

– Нет, покорилась, бедняжка, – со вздохом признала Фаина Африкановна. – Я ж ее, горлицу, в покорности вырастила. А после так чавкала, так хлюпала. Боялась, не захлебнется ли. Посадить его, извращенца, и все дела!

Посадить, к огорчению Фаины Африкановны, не удалось. Более того, после разговора с участковым Сонечка впервые в жизни наорала на мать. Обескураженная нежданной переменой в ласковой любимице Фаина Африкановна лишь хлопала большими, как у дочери, глазами:

– Господи, дочурка. Да как же ты так на маму можешь? Ты ж не Светка-оторва! Ведь единственно за тебя заступиться хотела. Все равно с кобелиной этим у нас жизни не будет.

Через неделю после свадьбы молодожён убыл к новому месту службы – в штаб войск ПВО Киевского округа.

На проводах Баюн как-то сноровисто надрался и слёзно просил остающихся приятелей приглядеть за женой. Последнее ему было обещано столь охотно, что Котька зарыдал – горько и прозорливо.

А спустя еще месяц семейство Литвиновых сыграло вторую свадьбу. Старшая, Светка, нечаянно забеременела и скоропостижно вышла замуж за вечного претендента – беззаветно влюбленного в неё Осипа Граневича. За небогатым свадебным столом был единственный истинно счастливый человек – новобрачный.

Свадьба, свидетелем на которой был, само собой, Данька Клыш, состоялась в субботу. А в понедельник Гранечка выехал на два дня в Кашин – навестить в пульманологическом санатории мать. Автобус по дороге сломался, и ближе к ночи на попутках молодой вернулся домой. Тихонько, предвкушая сюрприз, открыл дверь.