— Ты сумасшедшая. Я же толкую, ты больна. — Кеша говорит незлобно, лениво. Встаёт, потягивается. Задирается короткая рубашка, обнажается загорелый живот.

Он берёт свёрток с рубашками, принесённый Олей, и выходит из кухни.

Нина приходит в себя. Десятиметровая кухня, с тёмными таинственными бутылями, наполненными до пробок, с пузырьками, светлыми и тёмными, с кипящей в кастрюле дурман-травой, обретает реальность.

— Я пойду устроюсь в гостинице, — говорит Нина. — А потом, я вам должна деньги.

— Ты побольше молчи. Говорить не умеешь: выскакивают одни глупости. Жить будешь у меня. Моя сестра сейчас в морях плавает, жжёт кожу, её комната, где ты спала, свободная. А когда кончу мять Оле живот, поедешь домой. — Он усмехнулся, подмигнул ей. — Сговоримся. — Взял с окна пузырёк. — На день тебе, пей по столовой ложке каждые три часа. Помни, минута в минуту. При этом говори: «Я уже почти здорова. Я скоро буду совсем здорова». Слышишь? Запомнила, что я сказал насчёт Разума? Внушай себе, что ты здорова. Оля знает, что ей надо делать.

— Я тоже буду врачом! — воскликнула Оля. — Я буду собирать травы. Я буду лечить людей! — Оля восторженно смотрит на Кешу.

Кеша не стал подтягивать штаны, ушёл с голым животом, с болтающейся свободной рубашкой. А Нину запоздало окатило огнём: что значит — «сговоримся»? О чём это он?

Но она быстро успокоилась и забыла о странном слове: Кеша не сказал ей «нет»! Он спас Илью. Кеша может всё. Иначе как объяснить его власть над ней? Никогда никому она не подчинялась, даже Олегу, всегда ощущала реальность мира, всегда стол был столом, комната — комнатой, а сейчас нет ни стола, ни комнаты, ни мира, есть неуправляемая сила, исходящая от Кеши, и эта его могучая сила даёт ей надежду на несбыточное, отторгает от прошлого и настоящего — словно в волнах качает. Что это за сила?

— Мама, пойдём смотреть дацан. Дядя Кеша говорит, у нас, русских, — церковь, а у бурят — дацаны. Он говорит, там интересно. Он часто ходит туда, хотя он русский. Он говорит, чужая вера — это чужая жизнь. Врач должен понимать чужую веру, через веру узнаешь психологию людей.

Она жива! Врач вернёт ей Олега. Мир, до сих пор прикрытый чёрным пологом, проявился зелёной веткой кедра в окне, прозрачной, голубой полосой неба. Детская радость преобразила Нину: вспыхнули щёки, пришла энергия. Александра Филипповна не появилась, и Нина принялась убираться в кухне. Перемыла посуду, убавила газ под кастрюлей с травами, подтёрла пол.

С войны, с голодных, холодных лет, остался страх перед голодом и холодом. Накормить голодных, обогреть замёрзших — главное назначение её, женщины и матери.

А в эти полтора года Нина не видела, кто сыт, кто голоден, кто как себя чувствует. Чтобы не обидеть мать, равнодушно съедала то, что мать ставила перед ней. Сейчас попросила:

— Доченька, сбегай, пожалуйста, в магазин. Мне нужны мука, масло, сливки. Вот деньги.

— Ты испечёшь торт, да, мама? А может быть, сделаешь голубцы? Я так люблю твои голубцы! Я сейчас, я мигом! Ты испечёшь тот самый торт, мой любимый? Ничего, что я возьму их сумку?

Нина любила печь. В её тортах было по четыре-пять слоёв: песочный, слоёный, бисквитный, безе. Как же она не попросила Олю купить орехов на рынке?

Заученные движения не мешали ей, неожиданно возникло желание проанализировать всё, что она увидела здесь. Эта привычка развилась за годы жизни с Олегом. Они любили вместе разобраться в книжке, которую прочитали, в человеке, с которым встретились, в явлении, на первый взгляд непостижимом.