— Здравствуй! — Кеша вошёл с полотенцем через плечо. — Вымоюсь, пойдём лечиться. — Он ничем не обнаруживал вчерашнего.

И правильно. И не надо. Ей больше ничего от него не надо. Она сама знает, что ей делать.

— Я не хочу никакой Насибы. Вдруг дядя Кеша позовёт меня и расскажет, как лечить? Мама, ты совсем выздоровела?! Я так люблю тебя! Ты у меня необыкновенная! — Снова Оля повисла на ней, ткнулась в шею, горячо задышала. — Я буду всё делать для тебя, только ты выздоровей поскорее. — Оля всхлипнула. — Я хочу, чтобы ты была здоровая.

Прижав к себе дочь, внезапно остро почувствовав её снова в себе, Нина засмеялась:

— Это ты у меня необыкновенная!

Если бы кто-нибудь в течение тяжких полутора лет сказал Нине, что она будет вот такая, лёгкая и свободная, что будет смеяться, она бы не поверила. Сейчас она готовила себя к новой жизни, и за столом спокойно сидела последние минуты, и последние минуты набиралась Олиной радости, Олиного света, которые вырывались из Олиных глаз и окружали Олю горячим полем.

— Ну, пойдём.

Нина не обернулась на Кешин голос, встала вместе с Олей, пошла было вместе с Олей, счастливо ощущая Олю рядом, не желая расставаться с ней. Но Оля выскользнула из её рук, жарко зашептала:

— Ты смотри, делай всё точно. Выздоровеешь, мы тогда с тобой заживём. Слышишь, мама? У нас Селигер впереди!

Кеша уже сидел на своём потёртом стуле. Он не улыбнулся, когда она вошла, словно не ей он вчера говорил о себе, словно не он поменял вчера её судьбу. Но она не стала думать об этом, она решила, что так и надо. Кеша был для неё недосягаемым.

— Я хочу спросить. — Она не села сразу, она старалась поймать его взгляд. — Почему не приходят старик с мальчиком? Давайте я приведу их, мальчик ведь ещё очень слаб.

— Раздевайся, ложись, — равнодушно сказал Кеша. — Через десять минут явятся больные, а я ещё не ел. — Кеша привычным лёгким движением взял её за руки, сжал запястья: тот же, уже привычный, огонь прожёг её. — Ты сегодня совсем другая, — удивился Кеша. — Кровь идёт свободно. — Удивление лишь на миг мелькнуло в его глазах и исчезло. — Повторяй за мной.

Истово, видя слова, которые она произносит, чувствуя внутри болезнь и ощущая в себе лёгкое движение света, разрушающего болезнь, Нина повторяла за Кешей:

— Я почти здорова…

Она силой своей воли выбрасывала из себя свою болезнь, гнала её, как гонят постылого человека, просила у судьбы силы, чтобы выполнить своё назначение.

— Не сбивай, ты всё время сбиваешь меня, — рассердился Кеша. — Ты ещё что-то внушаешь себе. Сосредоточься.

Его руки мягко касаются её. Они передают ей своё могущество, ей кажется: теперь она сможет всё, что только захочет.

Кеша уже отошёл от неё, велел одеваться, а она продолжала лежать, боясь потерять то, что Кеша ей передал.

— Кто хочет — лечится, кто не хочет — не лечится, дело добровольное. Не заходят, значит, не надо. Хочешь, сходи к ним, не хочешь, не ходи. Адреса я не знаю. Вторая улица направо от нашей, третий дом от угла, на правой стороне. А квартира прямо против лестницы второго этажа. Меня туда привели, я не сам шёл туда в первый раз.

Улица мела солнечной пылью. Ветер был несильный, но Нине приходилось держать косынку. Её несло к дому, третьему от угла, несло к больному мальчику с яркими голубыми глазами. Со вчерашнего вечера не она решала, что ей делать, солнечная сила распоряжалась ею, и Нина не раздумывала: ей нравилось подчиняться этой силе.