В Кешином фужере коктейля не убавилось, значит, Кеша не сделал ни глотка.

Полковник всё ещё ничего не понимал, он провозгласил тост за Кешу, быстро выпил и стал рассказывать Нине, каким в первый раз он явился к Кеше. Врачи велели делать срочную операцию — нужно было вырезать лёгкое. По неожиданной мягкости взрослых детей, по горестному лицу жены, по смущённой поспешности врачей он понял, какой диагноз ему «лепят».

— Самое-то главное, что меня тогда волновало… — У полковника неожиданно вспыхнули острые, как у зверя, зрачки. — Я боялся, меня бросит моя девочка. — Он прижал руку к сердцу. — Одно слово, я помираю. Но тут Иннокентий Михайлович, то есть Кеша, и пошёл на меня в атаку. Начал с того, что поставил мне дыхание. Оказывается, я дышал неправильно — лишь верхушками лёгких, а нужно дышать диафрагмой. Стал я пить по часам его лекарство, день за днём. Раз в два дня он делал мне специальные компрессы… в общем, возился со мной дай бог как! И снимки не показали ничего. Врачи руками разводят: оптический обман! Смотрят старые снимки, смотрят новые — чудеса, да и только! В Москву возили. Ну, я, конечно, молчу — не выдавать же мне моего друга! Эй, голубчик! — Официант подбежал. — Очень хочется малины, случайно нет у вас?

— Кажется, малины у нас нет. — Официант растерялся.

Полковник похлопал его по плечу:

— Ничего, ничего, голубчик, нет так нет. — Он потянул руку к Нининым волосам. Нина отодвинулась.

От стен и из углов комнаты шла тихая музыка. Теперь это была бурятская национальная музыка, однотонная, без выражения, как степь. Ничего главнее этой одной, повторяющейся, ноты, рождающей длинный, без конца и края, путь по сухой степи, не было.

Нина ясно почувствовала, что взрыв близко. По глухому Кешиному молчанию, по чуть подрагивающей жилке у глаза.

Полковник, оживлённый, со светлой сединой, со светлым лицом, устраивал стол: разливал коньяк, раскладывал по тарелкам клубнику. Наконец поднял рюмку:

— За встречу!

Кеша не шевельнулся. Полковник очень удивился:

— Ты что, Кеша?

— Я не пью коньяк, — смирно сказал Кеша.

Полковник поставил рюмку, растерянно оглядел стол. Рюмок больше не было. Официанта он звать не стал, сдвинул фужеры, налил в каждый понемногу водки. Поднял свой фужер, сказал мягко:

— Давайте пить водку, мне всё равно.

Кеша не шевельнулся. Он сидел, чуть развалившись, в позе отдыхающего в шезлонге на берегу моря, и лениво следил за суетой полковника.

— Что-то же вы пьёте?! — заикаясь, спросил полковник. — Шампанское? Эй, — позвал он официанта, видимо, для того, чтобы попросить чистые бокалы.

— И шампанское не пью, — скучно сказал Кеша.

Оранжевые икринки вспыхивали в свете, белорыбица потела нежным телом, золотились цыплята, витали над столом, дразнили голодный желудок запахи… Просторный стол был тесно уставлен самыми изысканными и вкусными блюдами. Всё это остывало, обветривалось в глубоком молчании трёх людей, случайно соединённых за общим столом.

Нужно встать, взять Кешу за руку, скорее повести прочь. Но разве Кешу можно взять за руку? Разве можно ему навязать свою волю? Зуд музыки парализовал Нину, тоской завязал сердце.

— С этого надо было начинать, — разбил молчание скучным голосом Кеша, Нина вобрала голову в плечи. — Нужно было бы узнать, что мы с Нинкой пьём, что едим. — Он говорил лениво, словно о погоде. Лицо полковника потеряло свой лоск. — И цыплят не ем, и ростбиф, вообще мясного в рот не беру. Надо было бы знать, что о методах лечения болтать вредно.