Надькин Кеша не нравился ему. Было в его остреньком носе, твёрдом, остроугольном подбородке что-то лисье, хищное, Но он любил Надьку, Кешу не проведёшь; смотрел на Надьку открыв рот!

— Кеша! — пронзительно позвала Надя.

Она сидела на краешке ванны, закутанная в махровую простыню. Розовое лоснящееся лицо было в крупных каплях, сначала Кеша подумал, что это пот, но Надька морщилась, как маленькая, и капли катились по лицу беспрерывно.

— Ты приходи ко мне в гости, — сказал Кеша Надьке, жалея её.

— Это ты из-за меня не завёл себе жену и детей, да? — Надька на него не смотрела, глотала слёзы.

Кеша почему-то вспомнил Нинку. Но тут же усмехнулся:

— Зачем, подумай, мне жена? Чтоб всю жизнь быть привязанным к её юбке, чтоб она мной командовала? На черта она мне!

Мокрыми счастливыми глазами Надька зыркнула на него из-под спутанных волос.

— А если она будет такая, как я? А может, тебе с ней будет весело? Тоже не надо?

— Загнула. Как ты! Тебя я вырастил, ты мне дитя, я на тебя, как на бабу, глаза не кладу.

— Ну а если она будет тебе по душе? — не унималась Надька. И снова Кеша почему-то вспомнил о Нинке. И откинул Нинку.

— Нет, Свиристелка, ты мне голову не мути, не надо мне гирь на шею, я уважаю свободу.

Больше они ни о чём не говорили. Он велел Свиристелке сушить волосы на балконе, под солнцем. Мать подглаживала и так сто раз глаженное платье. Сшили его сами, Надька и мать. Кеша не раз уже видел Надьку в этом платье. Она шила и примеряла. Но только сейчас, когда мать вывела к нему Надьку, готовую к свадьбе, в платье, фате и в белых туфлях на высоких каблуках, Кеша понял, какое необыкновенное платье они сшили: длинное, лёгкое, со складками-крыльями! Такого ни у кого не могло быть! Недаром Надька работает на швейной фабрике, научилась кое-чему! Может, и неплохо вовсе, что она не захотела поступать в институт?

— Кеша, мне страшно, — сказала Надька. Она обхватила его за шею тонкими руками, как обхватывала в детстве, когда он рассказывал ей страшные сказки. — То я люблю его, то не люблю. Я иногда его боюсь, он как замолчит, так и молчит всё время, я к тебе привыкла, я понимаю твой разговор. С тобой говоришь — купаешься в словах. Жить бы нам всем под одной крышей!

Кеша сделал ей ежа. Эта игра у них с детства. Всеми десятью пальцами он неожиданно и быстро сжимал её рёбра и начинал щекотать, а она заливалась смехом. Сейчас же из Надькиных глаз брызнули слёзы.

— Я с тобой серьёзно, а ты шутки шутишь.

— Вот и нет. Я гнал тебя замуж? Не гнал. Может, тебе не хватало чего? Всего хватало. Я только для тебя и старался. Ты сама захотела перекроить свою жизнь, а теперь ревёшь. Или вытирай слёзы и пошли, или раздевайся и сиди со мной дома. Ну?

Загудела машина. Жорка приехал тютелька в тютельку, как обещал.

И они поехали. Надю посадили между матерью и Кешей. Она сидела неподвижно, только глаза метались по мелькавшим домам и фонарям.

Кеша смотрел в толстый Жоркин затылок и очень хотел, чтобы они никогда не приехали.

Но машина затормозила.

У Дворца было полно народу. Первыми к Кеше подлетели музыканты. Вертлявые, худые, они, все четверо, были чем-то схожи, может быть, чёрными волосами и узкими тёмными глазами, а может быть, своей подвижностью.

Надю с матерью окружили родственники, знакомые жениха, Надькины подружки. Восторженные возгласы долетали и до Кеши. Неожиданно он увидел, как сестра смотрит на своего жениха: снизу, подняв к нему незнакомое лицо с подрагивающими губами. И с Кешей что-то случилось. «Не нужен», — понял он. Он, вырастивший её, ей не нужен. Он выпал из Надькиной жизни, как когда-то выпала из её рук любимая тряпичная кукла, когда он привёз ей красавицу-куклу из Москвы.