По спине его пробежали мурашки, когда он вспомнил совет богини. Огерн повернулся, нашел глазами Лабину и старика жреца и попросил:

— Расскажите мне побольше об Алике. Вы говорили, будто бы у нее много детей, но разве у нее нет внуков?

Лабина устремила на Огерна изумленный взор, а потом нахмурилась. Похоже, ей совсем не понравился его вопрос. В ловушку угодил старик.

— Мы, — ответил он, — чтим детей Алики отдельно, чтим отдельно и ее саму, состарившуюся, неспособную более рожать и уже не нуждающуюся в любовниках.

Сама мысль о женщине, у которой есть нужда в любовниках, была противна Огерну. Он считал, что никакой нужды, кроме любви, быть не может.

— Не сомневаюсь, она, и будучи старухой, заботится о своем потомстве!

— Когда мы почитаем ее, как богиню-мать, — медленно растягивая слова, проговорила Лабина, — она — само плодородие, вскармливающее малюток из неиссякающих грудей.

— Малюток? Значит, она не становится бабушкой?

— У некоторых из ее детей есть собственные дети, — как бы напомнил Лабине старик.

— А, ну да, она бабушка, конечно, — призналась Лабина, — но это имеет какое-то значение только для тех, кто ей поклоняется. А теперь ты должен извинить меня, ибо мне пора принять участие в церемонии.

Лабина поднялась, кивнула Огерну и удалилась, открыто показав, что больше ни на какие вопросы отвечать не желает.

Из-за этого Огерна зазнобило, ему стало здорово не по себе. «Нет, надо быть начеку», — подумал он. Оглянувшись, он увидел, что солнце заходит и золото его лучей приобретает багряный оттенок крови. Быстро наступил вечер, и казалось, само солнце приветствует Багряного. Мужчины поджигали высокие, закрепленные на столбах светильники. Танцевать теперь выходило по нескольку пар сразу. Как только стемнело, девушки стали разносить тарелки с жареной свининой и высокие кружки с пивом. Огерну, как почетному гостю, еду подали первому, а вместе с ним — старому жрецу. Свинина была очень вкусная, пиво крепкое. Огерн совсем немного отведал того и другого. Старик заметил это и пожурил Огерна:

— Ну же, такому здоровяку, как ты, надо кушать как следует! Или ты неважно себя чувствуешь?

— Это все из-за жары, — как-то смущенно отозвался Огерн.

Старик понимающе кивнул.

— Ну так пива хотя бы попей. Оно и само по себе питательное, и для желудка полегче.

Огерну было неудобно отказываться, поэтому он поднял кружку и опрокинул ее в рот, но при этом гораздо больше пролил на подбородок и грудь. Поставив кружку на стол, Огерн огорченно воскликнул:

— Какой же я безрукий! Вы уж меня простите, добрый господин!

— Да ничего такого, не переживай, — дружелюбно усмехнулся старик, а возле Огерна словно ниоткуда возникала женщина, отерла ему подбородок и, пожалуй, чуть дольше, чем нужно, промокала ему грудь. — Все мы ближе к вечеру становимся неуклюжими.

Она одарила Огерна похотливой улыбкой. Он улыбнулся в ответ и, осмотревшись, заметил, что почти все жители деревни уже изрядно пьяны и перемазаны свиным жиром. Поначалу Огерн решил, что тут дело в дурных манерах, а потом догадался, что и это тоже часть ритуала.

Как только трапеза завершилась, снова загремели барабаны и в круг опять вышли танцоры. Только теперь их движения стали медленными, более плавными, мужчины и женщины касались друг друга бедрами, обнимались, нежничали. Огерн почувствовал легкое опьянение, хотя пива выпил совсем немного, и теперь понимал, почему танцоры утратили былую резвость. Однако когда барабаны забили быстрее, быстрее задвигались и танцоры.