— Остроухий осел! — прошипел Крэгни.

Это было сказано с такой злобой, с таким удовлетворением! Затем он отвернулся и исчез в темноте, оставив Лукойо висеть на скале.

«Остроухий осел», — думал Лукойо, задыхаясь и ожидая, когда волны боли, исходящие из паха, утихнут, улягутся. Как же он ненавидел эту мерзкую фразу! А они не могут даже придумать ничего нового! С тех самых пор, как он научился понимать слова, он только и слышал: «Полуэльф!», «Остроухий!», «Чудище!», «Ублюдок!», ну и еще с полдесятка других оскорбительных прозвищ, которые толпа его мучителей всегда встречала взрывами хохота — так, словно это были новенькие шутки, с пылу с жару, словно их слышали каждый раз впервые.

Лукойо знал, что ничего смешного в этих шутках нет. Эти люди — они не шутили, и он стал придумывать, Как посмешнее, поизворотливее отвечать на их издевки. К несчастью, за эти ответы его колотили, но и он давал сдачи, и еще он подсматривал за тем, как дрались мальчишки постарше, и мало-помалу начал побеждать в драках. Побеждать — при том, что он всегда был и ростом ниже других, и легче их! Но у них было чем ответить на это — они выходили против него по трое, по четверо, не давали ему биться с ними один на один. И тогда Лукойо научился мстить обидчикам различными озорствами, а остальные смеялись до тех пор, пока не понимали, кто это сделал. Он стал подсовывать колючки в лошадиные чепраки, подкладывать в башмаки острые сучки, менять кремневые наконечники стрел на известняковые, а выдержанные луки на свежесрезанные. А уж на издевки он научился отвечать поистине виртуозно.

— Кроличьи уши и кроличье сердце! — потешался Борек.

— Зато между ушами — человеческий мозг, — отвечал Лукойо-подросток, — а вот у тебя уши человеческие, а мозги кроличьи!

Борек разворачивался и нависал над Лукойо.

— Кролика придется ощипать и посмотреть, какая у него кожа!

— Кожа? — И Лукойо таращил глаза на волосатую грудь Борека. — Неужели у тебя под этой шерстью и кожа есть?

— Лукойо, не забывайся!

— По-моему, это ты весь уже завиваешься… Нет, нет, прости, Борек! — Лукойо в притворном испуге поднимал руки. — Береги свою кожицу… ой, то есть, я хотел сказать, рожицу!

— Это твою кожицу я растяну для просушки на колышках! — И Борек с размаху бил Лукойо.

Лукойо проворно отпрыгивал назад, приседал, не давая Бореку попасть по себе, и сам наносил противнику прямой и сильный удар под нижнюю челюсть. Зубы Борека клацали, его отбрасывало назад, а Лукойо не отступал, он молотил врага кулаками в лицо, в живот, снова в лицо.

Тут дружки Борека выли от злости и тоже вступали в бой.

Лукойо мчался прочь, как река во время половодья, быстро оглядываясь через плечо. Борек бежал за ним, прихрамывая, и с каждой минутой отставал все сильнее. Все его дружки уже давным-давно обогнали его, они уже вот-вот поравняются с прытким полуэльфом. Вот вперед вырвался Нагир. Он бежит быстрее, еще быстрее, нагоняет… он все ближе… и ближе…

Лукойо немного замедляет бег, делая вид, будто устал, выдохся…

Нагир закричал, сделал стремительный рывок вперед…

А Лукойо в последнюю секунду развернулся и въехал Нагиру кулаком под ложечку. Нагир, здоровяк Нагир согнулся пополам, выпучил глаза, а Лукойо, не теряя времени, врезал ему в челюсть. Нагир выпрямился, а Лукойо подарил ему еще три удара, после чего Нагир упал. Потом Лукойо разворачивается и снова удирает, потому что его уже настигают остальные мальчишки.

— Беги, кролик, беги! — в гневе кричит Борек и потрясает кулаком. Он уже остановился. — Беги, кроличье сердце! От Совета все равно не убежишь.