— А Ломаллин и Улаган у них самые главные? — спросил чей-то голос.

Манало пожал плечами.

— Пожалуй, они всего лишь самые могущественные из тех, кого заботит судьба смертных. И если у Ломаллина власти больше, чем у других, то это потому, что он сострадает людям, заботится об их благополучии — на это направлена вся его сила. А если у Улагана власти больше, чем у других, то это потому, что он так хочет. — Манало медленно и печально покачал головой. — О, не заблуждайтесь. Улины вымирают, а смертных становится все больше.

— Вот за это они нас и ненавидят? — спросил юноша, а сидевшая рядом с ним девушка поежилась.

— Да, — подтвердил Манало. — Многие из уцелевших улинов смотрят на людей с ненавистью и завистью. Им ни до кого нет дела — только до себя, до своих радостей, а для многих из них самая большая радость — месть людям.

— Только за то, что мы существуем? — дрожащим голосом спросила молодая женщина.

— Да, только за это, — кивнул Манало.

— Но как же Ломаллин? — удивилась другая женщина. — Его-то точно не интересуют только собственные радости?

— Его интересует его дело, — вздохнул Манало. — Людям очень повезло, что наградой для него, смыслом его жизни является счастье и процветание человечества.

— Значит, он убьет Улагана? — вмешался еще один молодой парень, широко открыв глаза.

Манало пожал плечами.

— Нарочно — вряд ли, но, если вопрос встанет так: убить или быть убитым — я думаю, Ломаллин не растеряется.

— Значит, другие улины для него все-таки более важны, чем мы, — расстроенно проговорила женщина, окруженная детьми.

— Конечно, — ответил Манало. — А вы как думали?

— Разве он не относится к нам так, будто бы мы — его дета?

— Нет, — покачал головой Манало, — потому что не он вас создал… вернее, он создал немногих, да и те ульгарлы. Нет, он смотрит на вас, как на тех, кто нуждается в его защите, вы — не из его рода.

— Значит, мы его зверюшки, — расстроенно прошептала женщина.

— Думаю, больше, чем ты думаешь, — отозвался Манало. — Помните же, улины — не боги, а Ломаллин — никак не Творец. И если он благосклонен к человечеству, то только потому, что он так хочет, а не потому что должен быть таким.

— Ты утверждаешь, что они не боги, — вступил в разговор Огерн, — но у них такая огромная власть, от них зависят наши судьбы!

— И ты туда же, Огерн? — грустно покачал головой Манало, оперся о посох и встал. Потерев спину, он пожаловался: — В моем возрасте нельзя так долго сидеть, скрестив ноги. Давайте-ка, друзья, расходиться. Пора спать. Мне завтра вставать до зари, а с восходом надо уже быть в дороге.

Ему ответил хор недовольных голосов, однако Манало был непреклонен, и в конце концов недовольство сменилось множеством пожеланий счастливого пути. Наконец Огерн проводил к выходу последних соплеменников и отвел Манало к постели у очага в большой хижине.

Глава 3

Лукойо схватили за руки и ударили спиной о скалу.

— Привяжите его покрепче, — приказал вождь, и те, которые держали Лукойо, принялись поспешно выполнять приказ.

Крученая веревка обхватила запястье, обернулась вокруг камня, обхватила второе запястье…

— Это тебе за твои шуточки, ублюдок, — прорычал Холькар. — Смейся, что же ты не смеешься?

— Ага, смейся, — поддакнул вождь Горин.