— Так, как это делают шаманы. Я много раз говорил с целителями нашего клана и знаю, что они погружаются в сон и путешествуют далеко-далеко, в то время как тела их неподвижны. Я буду сидеть здесь, пока не усну и пока не воскрешу тот сон наяву, потому что знаю — ясно, так ясно, как никогда ничего не знал прежде, — что я должен либо найти ее, либо умереть.

Лукойо задумался. Пожалуй, не было нужды напоминать Огерну о том, что они могут умереть так или иначе. Да, наверное, лучше умереть в этой пещере, чем где бы то ни было еще от голода и жажды — да, лучше здесь, чем в пасти мантикора. Умереть, не зная, что умираешь… Наверное, и это лучше, чем умирать, понимая, что умрешь, пытаясь из последних сил спасти друга.

— Тогда усни, Огерн. Пусть потом ты снова проснешься, но сейчас усни, если можешь.

— Усну… иначе мое тело навеки высохнет в этой пещере.

Огерн закрыл глаза, откинулся назад, прислонился спиной к стене… На самом деле ему казалось, что если он не отыщет богиню, то предпочтет смерть тому, чтобы лицом к лицу встретиться с жизнью, лишенной Рил, лишенной Рахани, с жизнью, в которой ему придется смириться с тем, что Улаган опустошает мир и подвергает человечество изощренным пыткам, испытывая при этом мстительную радость.

Лукойо смотрел на бесстрастное лицо товарища, такое же застывшее, как каменная стена у Огерна за спиной. Пожалуй, такое лицо ему все же нравилось больше, чем лицо, искаженное муками тоски и боли.

Глаза Огерна открылись, и Лукойо чуть не отпрыгнул назад от испуга — настолько это вышло неожиданно.

— Что-то… мало же ты поспал!

— Я не там, где надо. — И Огерн поднялся.

Лукойо выпучил глаза.

— Откуда ты знаешь?

— Откуда — не знаю, но знаю точно. — Огерн шагнул к выходу из пещеры, вышел, сделал еще несколько шагов, остановился и помотал головой. — Нет, не сюда, — сказал он. — Нет, еще дальше ушел. — Он вернулся, направился в сторону коридора, на этот раз немного углубился в него, снова сел и снова покачал головой. — Нет, не здесь.

Снова встал, ушел по коридору еще дальше, сел, встал, снова пошел вперед. У Лукойо сердце ушло в пятки, но он пошел за другом в недра пещеры.

И вдруг коридор кончился.

Оказалось, что за коридором — новая пещера, вернее, не пещера, а полость, занимавшая, наверное, всю внутренность гигантской скалы. С высоты, проникая сквозь трещины в камне, сюда забирались лучи солнечного света, отчего в пещере варил красноватый сумрак. Тут было на удивление чисто. Лукойо с трудом верилось, что до сих пор ни один зверь не додумался устроить себе тут логово, но, похоже, именно так и было.

Огерн же то и дело усаживался то тут, то там, вставал, качал головой, шел к другому месту и снова садился. Наконец, после десятка таких попыток он уселся у стены, прислонился к ней, закрыл глаза и замер, только грудь его вздымалась медленно и ровно. Лукойо встревожился. Он опустился на колени около кузнеца и стал пристально всматриваться в лицо товарища. Прошло немного времени, и он заметил, что Огерн перестал дышать… о нет, наверное, виной тому было всего лишь его воображение! — полуэльфу показалось, будто бы и руки, и грудь, и лицо Огерна как бы затвердели, одеревенели. Лукойо долго сидел около друга, чувствуя, как нарастает тревога, уверяя себя в том, что Огерн не сможет просто так умереть, сидя здесь. В конце концов полуэльф не выдержал — протянул руку и коснулся руки друга. Тревога его переросла в страх. На ощупь рука Огерна действительно оказалась деревянной!

А для Огерна все было по-другому. Он сидел не двигаясь и думал обо всем пережитом. Он позволит своей тоске скопиться в душе, переполнить ее, опустошить и понял, что до сих пор скорбит о Рил.