А Дариад более пристально всмотрелся в глаза Огерна и сказал:
— что-то от него перешло в тебя, о кузнец. Что же?
Огерн изумленно смотрел на юношу. Затем он медленно ответил:
— Я ни о чем таком не знаю. Он меня многому научил, это верно, и эти знания спрятаны у меня в голове. А в сердце я храню его доброту, но не больше того.
— Но ты действительно переменился, — отметил судья.
— Все это верно, — подтвердил Огерн. — Я стал шаманом.
Все молчали. Только ветер шелестел одеждами бихару. И наверное, именно из-за этой тишины Огерн понял, как сильно изменился он в глазах бихару.
— Расскажи нам, как это случилось, — попросил наконец судья.
Огерн покачал головой.
— Рассказывать трудно — выйдет или слишком мало, или слишком много. Я искал видения и нашел его — так делают все шаманы. Что же до остального, то меня учили, и я учился.
Бихару принялись оживленно переговариваться друг с другом. Они были явно взволнованны и напуганы. Глядя на них, Огерн вдруг затосковал: он понимал, что больше никогда не сумеет быть просто другом среди друзей, что теперь ему суждена судьба того, к кому относятся с почтением, но кто живет как бы поодаль от других.
Да, другом среди друзей ему больше не быть — другом он оставался теперь только для Лукойо. И Огерн решил с этих пор сильнее, чем прежде, заботиться о полуэльфе.
— А зачем мы тебя ждали? — тихо спросил Дариад.
Бихару все, как один, обратили взгляды к юноше. От Огерна не укрылось, что за прошедший месяц Дариад приобрел огромное уважение сородичей — может быть, из-за того, что наотрез отказывался уйти и нарушить данное слово?
Но нет, уважение Дариад заслужил потому, что оказался в конце концов прав.
— Мы должны сразиться с Багряным, — просто ответил Огерн.
Бихару перевели глаза на Огерна. Было видно, как им всем стало страшно, но страх тут же сменился решимостью. Огерна потрясли твердость и мужество кочевников. Он понимал: прикажи он им пойти в логово дракона и принести ему драконью голову — бихару погибли бы, но сделали бы это.
Если бы приказал им он.
Впервые в жизни Огерн уразумел, с каким глубоким чувством другие люди впитывают сказанные им слова, как на них действует самое его присутствие. И еще он подумал о том, что, наверное, впервые в жизни его присутствие оказывало столь сильное влияние.
Дариад торжественно кивнул.
— Но почему мы должны сделать это?
— Потому что Песчаное море — дело рук Улагана, — отвечал Огерн. — Пока он жив, засуха будет продолжаться, а Песчаное море — становиться все шире. Если мы уничтожим Улагана, засуха прекратится, в пустыне появятся оазисы, а к тому времени, когда на свет появятся твои внуки, в пустыне станет достаточно влаги, чтобы она снова могла плодоносить. А если Улаган будет жить дальше, то вашим внукам придется бежать в другие земли.
— Значит, мы сделаем это, — твердо проговорил Дариад, и племя одобрительно взревело.
Огерн окинул бихару взглядом и улыбнулся.
— Но как мы можем уничтожить Улагана? — спросил Дариад. — Как человек может убить улина?
— Помните, что улины — не боги, — отвечал Огерн. — Никто из улинов — не бог. Они всего лишь другой народ, другая раса, более древняя, вы ведь сами мне так говорили.
— Это верно, — подтвердил судья, — но тем не менее они могущественны, они намного сильнее нас, недолговечных и хрупких.
— Как может смертный человек убить улина?
— Этим займутся другие улины, — пояснил судье Огерн. |