Я могу коснуться этой женщины?
Мардона глянула на Рил, та отчаянно кивнула. Шаманка перевела глаза на Огерна.
— Конечно! — воскликнул тот.
Манало кивнул, передал Огерну свой посох, подошел к Рил и опустился на колени рядом с лежанкой.
Огерн держал посох странника и поражался тому, какой покой исходил от обычной, казалось бы, палки. Он вдруг почувствовал, что уже способен переносить вопли Рил — а она снова закричала — и смотреть на нее без такого ужасного страха. Теперь Огерн почему-то знал, что Рил останется в живых.
Манало положил руки на раздувшийся живот Рил и, уставясь в одну точку, принялся ощупывать его пальцами. Казалось, пальцы бродят по коже как бы сами по себе. Каким-то чужим, отстраненным голосом он проговорил:
— Ребенок запутался в пуповине. Он рвется вниз, а его оттягивает назад.
Мардона выпучила глаза.
— Откуда тебе это знать?
— Я смотрю и вижу глазами Ломаллина, — отвечал мудрец, и голос его набрал силу. Окончательно очнувшись от транса, он обернулся к Мардоне. — Ребенок так закручен в пуповине, что от ее длины ничего не осталось. Женщина тужится, а ребенка затягивает в матку.
— Бедняжка! — вырвалось у Мардоны. — Но как ты спасешь их?
— С помощью вот этого, — мудрец вынул из-под плаща длинную тонкую палочку с небольшим лезвием на конце, — мы должны перерезать пуповину до того, как дитя родится, но, чтобы сделать это — да-да, именно я должен сделать это, — мне нужно проникнуть в утробу женщины, потому что я должен видеть все так, как видел только что.
Мардона смотрела на мудреца, и гордыня боролась в ней с заботой о Рил. Наконец она кивнула, и Огерн облегченно вздохнул.
— Есть ли у меня разрешение отца? — спросил мудрец.
— Есть!
— Хорошо, — кивнул Манало. — Но ты должен выйти из хижины, Огерн. Тебе нельзя смотреть.
Огерн растерялся.
— Не бойся, я не обману тебя и никуда не денусь, — тихо проговорил Манало. — Если она умрет, можешь изрезать меня на куски, а дверь тут только одна.
— Не стану я тебя резать!
— Тогда уходи.
Огерн опустил голову и вышел.
Он был у двери, когда Рил снова закричала. Огерн заставил ноги двигаться, а глаза смотреть вперед.
Выйдя на мороз, он всей грудью вдохнул холодный ночной воздух и поежился, хотя холода он и не чувствовал, а потом посмотрел на звезды и прошептал молитву благодарности Ломаллину.
Крик Рил нарушил тишину ночи еще раз, и еще, и еще, но затем крики сменились стонами: то стонала Рил, то слышались подбадривания Мардоны. Зашуршали шкуры, закрывавшие вход, и рядом с Огерном встал Манало.
— Теперь с ребенком все как надо, — сказал он. — Ждать осталось недолго, примерно час.
Огерн не стал спрашивать, что такое «как надо», он только пылко проговорил:
— Благодарю тебя от всего сердца, Манало!
— Тебе спасибо за благодарность, — откликнулся Манало, улыбаясь. — И Ломаллина поблагодари — для души полезно. И еще молись, чтобы рождению ребенка больше ничто не помешало — роды еще не завершились.
— Помолюсь! — с готовностью воскликнул Огерн.
— Вот и хорошо. А я должен вернуться к твоей жене. Хотя, если все пойдет, как должно, я там не нужен. Терпи и жди. — И мудрец снова исчез за шкурами, закрывавшими вход в хижину.
Огерн вознес к небесам безмолвную молитву благодарности за то, что здесь сейчас Манало, а потом вложил все свое сердце в другую молитву и в еще одну, а стоны звучали и звучали у него за спиной и потом снова сменились криками. |