— Что же ты отворачиваешься? Такой приятный запах!

И он снова запел на древнем языке, следя за тем, как пар входит в ноздри ваньяра. Огерн не отпускал голову пленного до тех пор, пока варево не остыло. Тогда Огерн отдал котелок Лукойо и врезал ваньяру в живот — прямо под ложечку. Зубы у ваньяра клацнули, глаза выпучились от боли, он против воли открыл рот. Огерн тут же схватил котелок и вылил немного жидкости в рот пленника. Ваньяр тут же захлопнул рот, но все же проглотил немного зелья. Он снова стиснул зубы, хотя и не успел отдышаться, но Огерн остался доволен. Остатки зелья он вылил на землю и удовлетворенно кивнул. Он подождал, пока ваньяр вдохнет сквозь стиснутые зубы, затем спросил:

— Почему твой народ отобрал деревню у этих рыбаков?

— Потому что торговцы… — Ваньяр опять захлопнул рот. Глаза его дико метались, он сам себе не верил, но слова Так и рвались наружу.

— Ты тут не виноват — это все зелье, — пояснил Огерн. — От его паров у тебя что-то повернулось в мозгах, и теперь ты будешь говорить только правду. Ну, говори же, зачем вы напали на рыбацкую деревню?

Слова готовы были сорваться с его губ, но ваньяр сумей сдержать их. Огерн в отвращении швырнул его на землю.

— Теперь он никогда не заговорит.

— Вот и хорошо, — вздохнул Лукойо. — А то у него голосок — не обрадуешься!

— Но мы должны вытянуть из него то, что он знает!

Огерн в ярости развернулся, упал на одно колена, размахнулся кулаком, способным сломать ваньяру кости…

Он бы, наверное, ударил, если бы не подоспел Лукойо и не схватил бы его за руку, не удержал.

— Ну-ну, тише, Огерн, тише! Ишь размахался, кулачище что твой молот! Но он-то не железный, да и наковальни под ним нет, так что нечего пытаться перековать его. В конце концов, что такого он знает? Глупый, невежественный мужлан. Ничего умного не может быть в его тупой головенке!

Глаза ваньяра при этом оскорблении загорелись гневным огнем.

Огерн искоса глянул на Лукойо, но кулак разжал.

— Знаешь, почему он не говорил? — продолжал Лукойо. — Он собственного голоса стыдится и еще боится, что мы поймем, что он ничегошеньки не знает! — Лукойо махнул рукой в сторону связанного пленника. — Народ у них — звери сущие, у них и богов-то небось нету! Он, поди, и не знает, какой тотем у его клана!

— Гадюка, — выкрикнул вдруг ваньяр. — Я — из клана Гадюки! Берегитесь, лесной народец, или мои ядовитые зубы вонзятся в вашу плоть!

Лукойо громко расхохотался.

— Ядовитые зубы, говоришь? Зубы-то у тебя вырваны, хотя в то, что ты весь наполнен ядом, в это я готов поверить. Да и что у тебя еще может быть внутри, если ты замучил и поубивал столько хороших, ни в чем не повинных людей?

— Торговля! — крикнул ваньяр. — Торговля — то слово, которым вы, глупые обитатели запада, называете свой обычай. Благодаря ему вам можно всучить бусы и горшки за кусочки бесполезного, как вы считаете, желтого камня! Лодки купцов поднимаются и спускаются по реке три-четыре раза за месяц. А ваньяры уже и так разбогатели от грабежей! А эти глупые ловцы рыбы! Они отдавали купцам то, что выловили из реки, а взамен получали одежду и железные наконечники копий. На что им, спрашивается, наконечники копий? Ха! Они их вместо грузил привязывают!

Огерн не отрывал глаз от пленника, но помалкивал, предоставив Лукойо разговаривать с ваньяром.

— Да уж, глупо, — хихикнул полуэльф.