Книги Проза Юрий Мамлеев Шатуны страница 4

Изменить размер шрифта - +
Где ты? Ответь!? Куда спрятался, сукин кот?! Под  пень,  под
пень спрятался?! Думаешь, сдох, так от меня схоронился?! А!? Знаю, знаю, где
ты!! Не уйдешь!! Под пень спрятался!
   И Соннов вдруг подошел к близстоящему пню и  в  ярости  стал  пинать  его
ногой. Пень был гнилой и стал мелко крошиться под его ударами.
   - Куда спрятался, сукин кот?! - завопил Федор. Вдруг остановился.  -  Где
ты, Григорий?! Где ты?! С тобою ли говорю?! А может ты ухмыляесси? Отвечай!?
   "Отвечай... ай!" - отозвалось эхо. Луна вдруг скрылась. Тьма охватила лес
и деревья слились с темнотой.
   Соннов глухо урча, ломая невидимые ветви, скрылся в лесу...
   Поутру, когда поднялось солнце, поляна словно изнутри пронзилась теплом и
жизнью: засветились деревья и травы, булькала вода глубоко в земле...
   Под деревом, как сгнившее, выброшенное бревно, лежал труп. Никто не видел
и не тревожил его. Вдруг из-за  кустов  показался  человек;  похрюкивая,  он
равнодушно оглядывался по сторонам. Это был Федор. Тот  же  потертый  пиджак
висел на нем помятым мешком.
   Он не смог уйти куда-нибудь далеко, и заночевал  в  лесу,  у  поваленного
дерева,  c  какой-то  тупой  уверенностью,  что  все  обойдется   для   него
благополучно.
   Теперь он, видимо, решил проститься с Григорием.
   На лице его не было и следа прежней ночной истерики: оно было втянуто  во
внутрь себя и на внешний мир смотрело ошалело-недоумевающе.  Наконец,  Федор
нашел, как обычно находят грибы, труп Григория.
   Свойски присел рядом.
   Его идиотская привычка жевать около умершего сказывалась и сейчас.  Федор
развернул сверток и позавтракал.
   - Ну, Григорий, не  ты  первый,  не  ты  последний,  -  вдруг  неожиданно
пробормотал он после  долгого  и  безразличного  молчания.  И  уставился  не
столько на лоб покойного, сколько на пустое пространство вокруг него.
   - Не договорил я многого, - вдруг сказал Соннов. -  Темно  стало.  Сейчас
скажу, - было непонятно к кому он теперь обращался: на труп Федор уже совсем
не глядел. - Ребятишек нас у матери было двое: я и сестра Клавдия.  Но  мать
моя меня пужалась из-за моей глупости. В кровь  я  ее  бил,  втихаря,  из-за
того, что не знал, кто я есть и откудава я появился. Она на живот указывает,
а я ей говорю: "не то отвечаешь, стерва... Не про то спрашиваю...". Долго ли
мало ли, уж молодым парнем поступил я на спасательную станцию. Парень я  был
тогда кудрявый. Но молчаливый. Меня боялись,  но  знали:  всегда  -  смолчу.
Ребята - спасатели - были простые, веселые... И  дело  у  них  шло  большое,
широкое. Они людей топили. Нырнут и из воды утопят. Дело свое  знали  ловко,
без задоринки. Когда родные спохватывались - ребята будто б искали утопших и
труп вытаскивали. Премия им за это полагалась. Деньжата  пропивали,  или  на
баб тратили; кое-кто портки  покупал...  Из  уважения  они  и  меня  в  свою
компания приняли. Топил я ловко, просто, без размышления. Долю  свою  папане
отсылал, в дом... И привычка меня потом взяла: хоронить,  кого  я  топил.  И
родные ихние меня чествовали; думали переживающий такой спасатель;  а  я  от
угощения не отказывался.
Быстрый переход