Тем более водки...
Любил выпить... Но потом вот что меня заедать стало: гляжу на покойника и
думаю:
куда ж человек то делся, а?.. Куда ж человек то делся?! И стало казаться
мне, что он в пустоте вокруг покойника витает... А иногда просто ничего не
казалось... Но смотреть я стал на покойников этих всегда, словно в пустоту
хотел доглядеться... Однажды утопил я мальчика, цыпленка такого; он так
уверенно, без боязни, пошел на дно... А в этот же день во сне мне явился:
язык кажет и хохочет. Дескать, ты меня, дурак, сивый мерин, утопил, а мне на
том свете еще слаще... И таперя ты меня не достанешь... В поту я вскочил,
как холерный. Чуть утро было, в деревне, и я в лес ушел. Что ж думаю, я не
сурьезным делом занимаюсь, одними шуточками. Словно, козла забиваю. Они то -
на тот свет - прыг и как ни в чем не бывало... А я думаю: "Убил" ... А может
только сон это!?
...Попалась мне по дороге девчонка... Удушил ее со зла, и думаю: так
приятнее, так приятнее, на глазах видать как человек в пустоту уходит...
Чудом мне повезло: не раскрыли убийство. Потом стал осторожней... От
спасателей ушел, наглядно хотел убивать. И так меня все тянуло, тянуло,
словно с каждым убийством загадку я разгадываю: кого убиваю, кого?.. Что
видать, что не видать?! ...Может я сказку убиваю, а суть ускользает??! ...Ну
вот и стал я бродить по свету. Да так и не знаю, что делаю, до кого
дотрагиваюсь, с кем говорю... Совсем отупел...
Григорий, Григорий... Ау? ...Ты это?? - успокоенно-благодушно, вдруг
сникнув, пробормотал в пустоту.
Наконец, встал. С его лица не сходило выражение какого-то странного
довольства.
Механически, но как-то опытно, со знанием, прибирал все следы. И пошел
вглубь...
Узкая, извилистая тропинка вывела его в конце концов из леса. Вдали
виднелась маленькая, уединенная станция.
Зашел в кусты - пошалить. "Что говорить о Григории, - думал он спустя, -
когда я сам не знаю - есть ли я".
И поднял морду вверх, сквозь кусты, к виднеющимся просторам. Мыслей то не
было, то они скакали супротив существования природы.
В теплоте добрел до станции. И присел у буфетного столика, с пивом.
Ощущение пива казалось ему теперь единственной реальностью, существующей
на земле. Он погрузил в это ощущение свои мысли и они исчезли. В духе он
целовал внутренности своего живота и застывал.
Издалека подходил поезд. Федор вдруг оживился: "в гнездо надо, в гнездо!"
И грузно юркнул в открывшуюся дверь электрички.
II
Местечко Лебединое, под Москвой, куда в полдень добрался Федор, было
уединенно даже в своей деятельности.
Эта деятельность носила характер "в себя". Работы, которые велись в этом
уголке, были настолько внутренне опустошенны, как будто они были
продолжением личности обывателей.
После "дел", кто копался в грядках, точно роя себе могилку, кто стругал
палки, кто чинил себе ноги. |