А Вакула с вятским старшим Минаем несщадно его критиковали.

— Так-то оно так, — кривился стремянной. — В лоб, особенно ежели длинные копия, не возьмешь конному. Да кто ж к тебе в лоб попретси, дурашка? Ась? Татарва обойдет, со сторон накинется. Оне верткие, с малолетства на коне обретаются.

— Да стрелами засыпят! — вторил вятский. — Положат с далины.

Брабантец кинулся и развернул строй пинками, не особо церемонясь с ратниками.

— Видали? Перестроиться не сложно. А с боков строй тоже защищен. Будут из луков поливать? А доспех на што? Арбалетчики на што? Даже на сто шагов не подпустят.

— Што за арыбал... арбул... — Минай запнулся. — Што за хрень такая?

— Самострелы, — сплюнул Вакула. — Изрядная хрень немецкая. Заряжать долго, из лука ловчее. А бьют на далину так же.

Я улыбнулся при виде всей этой возни. Как с такими критиками прогрессорствовать? Но у Вакулы и Миная своя правда.

Пришлось вмешаться.

— У каждого своя правда. Арбалет, ежели с зубчатым воротом, на две сотни шагов насквозь воя в полном облачении прошибет. Да, заряжать долго, да, тяжелые, но приспособиться можно. Что до татар. Вы токмо с татарами собрались ратиться? А если у нас на Литве скоро тоже интерес появится? Так что Ванька тоже прав. Но сейчас не ко времени. Потом будем думать. Поняли? Разойдись...

Зарина кинулась ко мне:

— Ну что?

— Дали правый полк. Скоро выступаем.

Аланка хищно ощерилась. Словно кошка при виде свежего мяса. Вот же бабу господь дал...

— Крови хочешь? Будет тебе кровь. Но полезешь вперед — схлопочешь.

Я отдал указания старшим, а потом по-быстрому проверил свое оружие.

При коне и седле лук и колчан со стрелами, копье, топор на длинном древке. При мне, щит, сабля, длинный кинжал, да чекан сзади за поясом. Какой-то ходячий арсенал, мать его ети.

Немного подумал и опустил железную личину в виде жуткой морды. Обзор сильно ухудшился, но поберечься от шальной стрелы не помешает.

Волнение исчезло, меня прямо распирало от желания сунуться в сечу. И матюги, которыми я себя щедро сдабривал, не помогали. Вот же дурень!

Так и протерзался до сигнала выступать.

Неожиданно на поле упала гробовая тишина, которую разорвал мерзкий ор одинокой вороны. И сразу заревели трубы.

Галичская рать дрогнула, серединный полк сдвинулся с места и быстро ускоряясь полетел на московских. От ударов копыт задрожала земля.

— Выступаем...

Отрок при мне замахал копьем с флажком.

Мои вышли шагом, а головной полк уже был на середине пути. Среди конников мелькал личный флажок Васьки-брата. Он летел в первых рядах, в смелости этому бешеному не откажешь.

Удар!

Я ожидал какого-то сопротивления, но...

Но галичские прошибли строй московских словно прошли через пустое место. Московская рать сразу распалась на две части. И эти части тоже дрогнули....

Сеча считай закончилась едва начавшись.

По команде мои ускорились и тоже ударили по бегущим московским, сопротивления почти не было.

Меня вперед никто не выпустил, ближники обступили и оттеснили, чему, честно говоря, я обрадовался, хотя запал бунтовал.

Битва распалась на несколько очагов, организованные отряды московских все еще сопротивлялись.

Я приметил, что на холме, где располагалась ставка Великого князя уже никого нет. Покрутил башкой, а потом проорал своему боярину Тихону Сутулому.

— Веди рать сам! Дожимай, а я за Васькой Московским. Вакула, мать твою! За мной со своими!

Пришпорил жеребца и рванул в сторону Москвы в обход сечи. Зачем? Бог весть, тут уже не мое решение, тело и норов все решили сами за себя.

За мной увязалось четыре десятка ближников, напополам с вятскими отборными воями.