Микола слушал капитана, он был влюблен в капитана так же, как все хлопцы, стоявшие рядом, но это не мешало ему не соглашаться ни с одним его словом, ибо думал он о своем отце, пытался представить, как тот стоит среди поля, а на него летит мина или снаряд, а отец ничего не слышит и стоит спокойный и беззаботный, а потом взрыв и… «Как же так? - думал Микола.- Почему же меня, молодого, здорового, прячут в тылу, готовя к каким-то там будущим стояниям на границе, которой еще и нет, а батька, старого, контуженного три десятка лет назад человека, выпихивают на передовую, ставят под снаряды и мины, приближения которых он не услышит никогда и ни за что? Разве так можно?»

Он не мог согласиться с таким ненормальным положением вещей. Упорно не соглашался. Понимал, что изменить ничего не сможет, признавал за капитаном право на такие спокойные рассуждения, но согласиться? Нет!

Если бы сам бежал где-то под пулями с ошалевшими глазами, то не вспоминал бы, верно, ни отца, ни пуль, ни своего страха. А здесь боялся за отца, жалел его, возмущался несправедливостью…

И на глазах у всей неподвижной, замершей во внимании к капитану шеренги. Микола Шепот сделал два шага вперед, вытянулся, повернул лицо к капитану, словно хотел возразить его речи, требовал себе слова, права высказать тревожившие его мысли.

Однако этот холодный пригорок совсем не был предназначен для дискуссий. Капитан спокойно, даже небрежно махнул рукой, давая знак Миколе, чтобы тот стал на свое место, и, не сомневаясь в безусловном исполнении приказа, продолжал свою речь.

2.

Сходятся - расходятся люди. Так проходят годы. Вся жизнь тратится подчас на то, чтобы сойтись или разойтись, а то и совсем избежать друг друга. Судьба? А что такое судьба? Есть долг - и тогда человек стоит в жизни на твердо установленном месте. И есть блуждания. Странствия. Цыганство. Бродяжничество. Странники по призванию - это тоже люди долга. Пилигримы, идущие к святым местам, подчиняются темному зову суеверия. Номады кочуют по бескрайним пустыням тысячи лет в поисках пастбищ для своих табунов. Так скитаются бедняки в поисках хлеба для себя и своих детей. А что можно сказать про бродяг и проходимцев, которые гоняют ветер по белу свету, обивают чужие пороги, нигде не могут согреть места, вытирают чужие углы?

Именно в то время, когда Микола Шепот проходил свою первую воинскую науку на ветряной горе, стрелял очередями и одиночными в мрачно-черные мишени и колол «длинным основным» неуклюжие чучела, выпотрашивая их набитые соломой и опилками толстые чрева, балансировал на поднятом над землей бревне, обвешанный амуницией, одолевая остатки деревенской своей неуклюжести, и окоченевшими пальцами на жгучем морозе припасовывал тонкие проволочки к клеммам полевого телефона, постигал сложную и тонкую науку выслеживания врага, лежал часами в снегу или же бежал на десять и на двадцать километров и должен был уметь бежать хоть и целый день, только бы догнать противника, задержать его или уничтожить, - так вот именно тогда Ярема Стыглый уже в который раз удирал с родной земли, от родных людей, удирал в бездомность, как тот пес, что не имеет хозяина.

Он прибился к дому сестры ночью. Уже но имел на плечах ни мундира дивизии СС «Галиция», ни сутаны капеллана отдельного батальона той дивизии. Переодетый в мужицкий тулуп и шерстяные белые штаны, он казался толстым, топорным, совсем не похожим на того стройного и гибкого Ярему, которого знала Мария, которого любила еще сызмалу и не переставала любить и теперь.

Прячась за густыми лапами елей, Ярема долго следил из-под нависших бровей за лесничеством.