Нелл смотрела на него без всякого выражения.

— Ты об этом знала, — упрямо повторил он, как будто она возражала. — Ты делала все от тебя зависящее, чтобы отгородиться от меня, с того момента, как вернулась домой. И ты наверняка знала, что тебе это не всегда удавалось.

— Эта дверь закрыта.

— Да. Ты ее закрыла. И все эти годы отказывалась открыть ее снова, разве только в те моменты, когда теряла контроль, уставала, была расстроена или когда мечтала. Тогда появлялась узкая щель, и я мог мельком увидеть твою жизнь, ощутить твои переживания.

— Я никогда не собиралась…

— Отгораживаться от меня? Или впустить меня? — Он помолчал, но она не ответила, и тогда он продолжил: — Ты вообще представляешь себе, насколько ужасно знать, что дверца существует, и быть не в состоянии открыть ее самостоятельно?

Нелл тяжело вздохнула, но не отвела взгляда. Казалось, она ждала этого удара.

— Да, я представляю. Прости меня.

— Ты же могла меня отпустить.

Она вздрогнула.

— Я не хотела… я пыталась. Не смогла.

— А сейчас?

Было заметно, как ей хотелось уйти от этого вопроса. Взглянув на часы, она сказала:

— Итан уже почти час как ушел. Хотелось бы знать…

— Не пытайся сменить тему, Нелл.

— Слушай, ты не считаешь, что еще одно убийство важнее…

— Нет, не считаю. На этот раз нет. Итан ясно дал понять, что не пустит тебя на место преступления, прежде чем его люди не сделают свою работу. Не хочет настораживать убийцу, если это и в самом деле коп. Да и надеется держать тебя под прикрытием как можно дольше. Так что придется ждать несколько часов, прежде чем тебе сообщат какие-то новые сведения.

— И тем не менее…

— И тем не менее ты готова говорить о чем угодно, только не о нас.

— Никаких «нас» не существует. — Нелл поставила чашку на кофейный столик, встала и подошла к камину. — Двенадцать лет прошло, Макс. Мы изменились. Ты сам сказал, что избавился от меня.

— И ты мне поверила? — Он безрадостно рассмеялся и тоже поднялся на ноги. — Неужели ты считаешь, что я соглашусь на кого-то другого… обыкновенного? Кто не сможет дать мне и половины того, что было между нами? Неужели ты могла этому поверить?

— Ты знаешь, что нет.

— И ты знаешь.

Нелл повертела в руках позолоченную шкатулку, стоящую на каминной доске, поставила ровнее давнюю семейную фотографию.

— Все равно двенадцать лет — очень много…

— Я знаю, что много. Господи, мне ли не знать. Не стану врать, что я не пытался забыть тебя. Я пытался. Я не хотел сознаться даже самому себе, что никто не может занять твое место, значить для меня столько же, сколько ты. Но в конце концов я вынужден был это признать. Никто не мог.

— Может быть, ты не очень старался.

Она смотрела на фотографию, пытаясь не слышать его настойчивый голос. И желая, чтобы голова перестала наконец болеть.

— Двенадцать лет стараний. Двенадцать лет я уверял себя, что ты не вернешься. Что тебе на меня наплевать. Ты даже рождественской открытки ни разу не послала, не дала мне понять, что хоть иногда вспоминаешь про меня. Двенадцать лет я клял себя за идиотизм. А потом я вышел на Главную улицу и увидел тебя.

— Ты прости. — Нелл смотрела на старую фотографию, и что-то ее смутно тревожило. Но голова так болела. Почти так же, как в доме Линча.

— Нелл, я теперь понимаю, почему ты сбежала. — Голос Макса звучал ближе, прямо за ее спиной. — После того видения в вечер бала ты была до смерти перепуганной. Ты поверила, что твой отец убил мать, что он никогда добровольно вас не отпустит…

— Я пыталась рассказать Хейли, — пробормотала она, моргая, потому что зрение затуманивалось.