Когда мы подъезжаем-подползаем к воротам фамильного гнезда, там уже стоит вереница из авто моих драгоценных братьев по клану. Но внутрь никто не заходит. Меня ждут.

Мелкий выскакивает первым, чтобы открыть дверь наследнице. И будь я проклята, если в этих склоненных в почтительном поклоне головах сейчас не роятся самые странные мысли.

— Добрый день, Хозяйка Рин, — приветствует меня дядюшкин мажордом. — По тебе прямо хоть часы сверяй.

Часы — не часы, а опаздывать, когда тебя все ждут, нехорошо.

— Боко еще не сдох?

— Что ты такое говоришь, негодница? — хихикает он. — Живехонек-здоровехонек. Еще сто лет проживет.

— Упаси боги!

Боко — это собака. Во всяком случае, так принято считать.

А вот и он. Легок на помине. Кургузое тельце покрыто пегой шерстью, хвост лысый, как у крысы, зато уши с кисточками, нижние клыки наружу торчат, один глаз закрыт бельмом, второй косит, а на макушке белый хохолок. Красавчик, да? И, что удивительно, с тех пор, как я переступила порог этого дома, чертова тварь не изменилась ни на йоту. Бессмертный он, что ли?

— Сгинь, сукин сын.

Боко демонстративно заваливается на бок и принимается чесать за ухом. Его розовое в пигментных пятнах пузо мелко-мелко трясется, словно от едва сдерживаемого хохота.

Я делаю резкое движение в его сторону. Если повезет, то я сейчас повторю подвиг 22-х летней давности — наподдам ногой так, что тварь отлетит в другой конец веранды. Но и Боко не забыл тот прискорбный для его собачьей чести случай. Он молниеносно убирается с дороги. Что ж, определенно, в наших с гнусной псиной отношениях наметился прогресс. Я уже та не восьмилетняя сиротка, которая однажды дала ему себя покусать.

— А я не теряю надежду, что однажды вы помиритесь с милым песиком, — воркует дядюшка Кента. — Пообещай мне.

Не могу себе представить при каких обстоятельствах произойдет это примирение. Хотя, если пустить плешивую шкуру на стельки… Нет, вряд ли.

— Рада тебя видеть в добром здравии, Отец, — я вежливо уклоняюсь от невыполнимых обещаний и почтительно целую его тонкое, почти девичье запястье.

Описывать дядюшку не буду. Он выглядит точно так же как Боко, только ходит на двух ногах. И вместо бельма у него на левом глазу шелковая черная повязка. А так — и клыки, и белый хохолок, бородавка над бровью. И не исключено, что под широченным халатом есть еще и хвост. Или два.

Вместе мы воскуряем ароматические палочки перед портретом нашего покойного брата Ян Чэня. Да покоится с миром (на полочке в клановом колумбарии) прах всех ста сорока девяти кусков его бренного тела. Нашему примеру следуют остальные братья, некоторые даже шепчут что-то. Не уверена, что это молитвы, но со стороны выглядит весьма благочестиво.

— Ты разве не получала мой подарок, ребенок? — спрашивает дядюшка Кента.

Еще как получала. Даже примеряла шутки ради. Брендовая шмотка от какой-то заокеанской модной знаменитости, в которой лично я выгляжу, как распоследняя шалава из сети заведений наших главных врагов — «Драконов».

— В следующий раз как-нибудь… — ворчу я, мысленно приготовившись выслушать тираду про свою женскую сущность.

Но меня спасает звонок от Жмота.

— Ты хоть знаешь сколько я отдал за Шар Судьбы?! — орет господин Юто. — Тридцать, мать… мою, тысяч! Наличными! Тридцать, так их растак, тысяч! Отсчитал прямо в потные ладошки педрилы в перьях, который эту хрень изваял в промежутках между приходами!

А с виду и не скажешь, что высокий стройный молодой человек в безупречном костюме и узких очочках в золотой оправе умеет так кучеряво изъясняться.