Как-нибудь, когда настроение будет подходящее, я расскажу, как училась в частном колледже для очень богатых девочек. Я же богатая и к тому же девочка.

— Миримся, ребенок?

А что с тобой еще делать, старый ты… поганец? Но бутылку я у него отнимаю, и заказываю обед в ресторане с сотого этажа, пока старичка на развезло от виски. А мне еще надо поработать.

Думаете, мне кто-то дал это сделать?

Мелкий просовывает голову в открытую дверь и говорит:

— Хозяйка Рин, тут к тебе тот парень пришел извиняться.

«Тот парень» — это очень исчерпывающе, правда?

— Какой еще парень?

— Вчерашний. Которого ты погнала. Ну, этот… в спортивном костюме.

Мой телохранитель молниеносен лишь в момент опасности. Однако, выдавить из него связную фразу в расслабленном состоянии задача порой непосильная. Тем более, что Мелкий уже счел посетителя безобидным, если спросил моего разрешения.

— Пусть войдет.

В мой кабинет просачивается «тот самый» парень — наперсточник в спортивном костюме. Лохматый-нечесаный, как бродяжка, бандана вокруг шеи намотана, но лыбится, подлец, так солнечно, и отлично понимает, что выглядит сейчас настоящим милахой. И ни растянутые на коленках треники, ни голубиное перышко в волосах впечатлению не мешают. В руках у него корзинка доверху наполненная мандаринами. Моими любимыми — мелкими, красными, с тоненькой корочкой и удивительно стойким ароматом.

— От всего сердца прошу прощения, Молодая Хозяйка Рин. Я раскаиваюсь и умоляю не держать зла, — говорит он и на колени опускается.

— А почему мандарины?

— Я не знал, что тебе нравится, Молодая Хозяйка, поэтому выбрал на свой вкус, — поспешно оправдывается нежданный гость. — Я люблю такие мандарины с самого детства. Они очень сладкие и пахнут… хорошо.

Аппетитно так носом поводит, облизывается и жмурится.

А уж как я их люблю. И свежие, и сушеные, и в компоте, и в варенье.

— Что ж, твои извинения приняты, эээ…

— Брат Рё. Так меня зовут.

— Мне ты точно не брат.

— А очень бы хотелось, — не унимается он. — Я столько слышал про «Трилистник» и про тебя, Молодая Хозяйка. Я хочу на тебя работать. Я тебе пригожусь, госпожа, вот увидишь.

Наглость, конечно, но обаятельная наглость.

— А ты сейчас чей? Почему хочешь клан сменить?

— Ничейный я. Ронин, если угодно.

С колен он не поднимается, глядит снизу вверх круглыми, яркими от отчаянной решимости глазами. А потом расстегивает курточку и обнажается по пояс. На смуглой коже ни тату, ни тавра, и если бы не шрамы, то можно было бы сказать, как у ребенка, она чиста. Но тело у ронина (теперь верю, да) Рё совсем не детское, как мне почудилось сначала. И лицо тоже. Пожалуй, это Рё старше меня и, сразу понятно, боец он опытный.

— А не жалко расставаться со свободой? — спрашиваю.

А у самой ком в горле ни с того ни с сего. От мандаринки, наверное.

— С жизнью расставаться всяко хуже, э?

— А что натворил?

— Да разное, — уклончиво хмыкает Рё и добавляет: — Не бойся, я не в розыске.

— Мне надо подумать, — отвечаю.

Ронин и не возражает, одевается, кланяется, благодарит и исчезает, а на прощание бросает эдак многозначительно:

— Буду ждать. И не потеряюсь. Я всегда рядом, Хозяйка.

Я остаюсь с мандаринами, похрюкивающим от сдерживаемого смеха Красавчиком и странным чувством, какое бывает когда встречаешь существо с Другой Стороны.