Я сидел абсолютно неподвижно и думал об Отто, как об отдельно взятом человеке. Я-то думал, что его убийство было личной трагедией, конец одинокой человеческой жизни. Но никто на самом деле не одинок. Отголоски смерти, эхо.

В конце концов, как бы ни было тяжело наблюдать результат своих действий, это не меняло того факта, что они были оправданными. Я сел ровнее и начал рассматривать присутствующих. Я ожидал, что они будут выглядеть, как актёры на кастинге для фильма о клане Сопрано. Тут были и такие, не спорю, но в основном толпа была разношёрстной. Они жали семье руки, обнимали их, целовали. Некоторые надолго задерживались в объятиях, некоторые ограничивались быстрым похлопыванием по спине. В какой-то момент женщина, которую я определил, как мать Отто, едва не упала в обморок, но двое мужчин подхватили её.

Я убил её сына. Эта мысль была одновременно и очевидной и невероятной.

Подъехал ещё один лимузин и остановился прямо перед семьёй. Казалось, что на мгновение все замерли. Двое мужчин, похожих на нападающих Нью-Йорк Джетс, открыли заднюю дверь. Из неё вышел высокий, худощавый мужчина с зачёсанными назад волосами. Толпа начала шептаться. Думаю, мужчине было около семидесяти, и выглядел он неопределённо знакомым, но я не смог понять откуда. Он не встал в конце очереди, наоборот, очередь расступилась перед ним, словно Красное море перед Моисеем. У мужчины были тоненькие усики, как будто нарисованные чернилами. По пути к семье он кивками отвечал на приветствия и рукопожатия.

Кем бы ни был этот мужчина, он был важным.

Худощавый мужчина с тоненькими усиками остановился и приветствовал каждого члена семьи. Парень, которого я определил, как зятя, опустился на одно колено. Худощавый мужчина покачал головой, тогда зять сконфуженно отошёл назад. Один из «нападающих» шёл на шаг впереди худощавого мужчины, а второй — на шаг позади него. Никто из присутствующих не двинулся вслед за ними.

Когда худощавый человек пожал руку матери Отто — она стояла последняя — то повернулся и направился назад к лимузину. Один из мужчин, похожих на нападающих, открыл заднюю дверь. Худощавый забрался вовнутрь. Дверь закрылась. Один из «нападающих» сел на место водителя. Другой на пассажирское сидение. Лимузин сдал назад. Пока худощавый мужчина выезжал, все стояли абсолютно неподвижно.

Целую минуту после того, как он ушёл, никто не двигался. Какая-то женщина перекрестилась. Очередь снова ожила. Семья принимала соболезнования. Я ждал, мне было интересно, кто такой худощавый мужчина, если это имело значение. Мать Отто снова начала рыдать.

Её колени подогнулись, она упала на руки мужчины и зарыдала у него на груди. Мужчина помог ей встать, не мешая плакать. Он погладил её по спине и сказал какие-то слова, вероятно, сочувствия. Она надолго застыла в таком положении. А мужчина с невероятным терпением стоял и ждал.

Это был Боб.

Я вжался в кресло, хотя до меня было добрых сто метров. Моё сердце начало учащённо биться. Я сделал глубокий вдох и рискнул выглянуть. Боб аккуратно отстранил мать Отто, улыбнулся ей и направился к группе мужчин, которые стояли в десяти метрах от него.

Их было пятеро. Один достал пачку сигарет, и все взяли по одной, за исключением Боба. Очень мило узнать, что мой бандит хоть как-то заботится о здоровье. Я вытащил телефон, включил камеру, направил на лицо Боба, увеличил изображение и сделал четыре фотографии.

И что теперь?

Думаю, ждать здесь. Дождаться окончания похорон, а потом проследить за Бобом до его дома.

А потом?

Я не знал. Главное — узнать его настоящее имя, понять, кто он и надеяться, что всё это приведёт к причинам, по которым он расспрашивал о Натали. Тогда он, очевидно, был главным. Значит, он должен знать о причинах, так? Также я мог подождать, пока он сядет в машину и записать номер.