|
Однако оказалось, что дед, как это говорится, пребывает в добром здравии и живет с только что достигшей брачного возраста пятнадцатилетней танцовщицей… — А сколько ему лет? — вырвалось у Иннеса. — Восемьдесят пять, и он до сих пор убежденный распутник. Я должен объяснить, что их культура не разделяет нашего христианского убеждения в том, что земные радости производят разрушительное действие на душу: напротив, некоторые из наиболее верующих индусов полагают, что дорога на небеса вымощена плотскими наслаждениями. Дойл театрально прокашлялся, а Иннес… закрыл рот. — Хотя я и обрадовался, найдя деда в таком прекрасном состоянии — эта нимфа была поистине восхитительна, — цель моего пребывания оставалась для меня туманной еще три дня, пока наконец низам не вернулся с охоты на тигра. В тот вечер мы вместе поужинали в его личных покоях — мой друг за последние десять лет украсил свой дворец так, что мог бы потягаться с Людовиком Четырнадцатым, даже обзавелся ватерклозетом из чистого золота, ужасающе безвкусным, но все равно впечатляющим, а потом он рассказал мне о пропавших Упанишадах. Преступление совершилось во мраке ночи, не было никаких свидетелей, и никто не обращался за выкупом, хотя низам был готов выложить за святыню большие деньги. Низам рассудил, хотя логики в его суждении было негусто, что я с моим опытом работы на ниве английского правосудия более чем кто-либо способен пролить свет на эту тайну. Когда я попытался любезно отказаться, указав на тонкую, но весьма существенную грань между барристером и полисменом, низам выразил сочувствие моему положению, потом ненароком намекнул, что было бы весьма печально, если бы мой дед не смог больше поддерживать тот образ жизни, к которому привык. — Да это просто вымогательство! — возмутился Иннес. — Да, шантаж с улыбкой: мой друг низам обладает натурой кобры. Как вы можете себе представить, всякая мысль о том, чтобы привезти в Лондон старого человека, который восемьдесят пять лет своей жизни провел в царском великолепии, неприемлема. Для меня это было бы полной катастрофой, поэтому я согласился сделать все, что смогу. На покрытие расходов низам выдал мне ошеломляющую сумму, но я понятия не имел, что согласие взяться за это поручение приведет меня сначала в высшие правительственные круги Англии, а потом сюда, в Америку. — Престо сделал драматическую паузу, чтобы отпить еще глоток кофе. — Не находите ли вы, джентльмены, эту страну в высшей степени своеобразной? — учтиво осведомился он. — Еще какой! — кивнул Дойл. — Просто фантастической, — подтвердил Иннес. «Лучше бы на себя посмотрели», — подумал Штерн, единственный в этой компании американец. — А какое отношение к этому имеет английское правительство? — Когда я вернулся в Лондон и начал наводить справки о похищенных священных книгах у моих знакомых в Министерстве иностранных дел, меня сопровождало нарастающее удивление и любопытство, причем заинтересованными оказывались всё более высокие государственные мужи, каждый из которых ошибочно предполагал, что я обладаю официальным статусом дипломата. И наконец я добрался в своих поисках до кабинета премьер-министра. — Гладстона? — Дойл вскинул брови. — Самого лорда Гладстона. Мы немного поболтали о некоторых общих друзьях, и потом он рассказал мне, что сходным образом была похищена книга равной значимости для англиканской церкви и что след, насколько они могли определить, вел в Нью-Йорк, причем имелись основания подозревать, что к этому может быть причастен богатый американец, коллекционер книг. |
