– А где бриллианты? – наконец спросила мама.

– В скупке.

– Им там самое место, – сказала она.

В шкатулке оказались стеклянные бусинки – прозрачные с белыми прожилками, деревянная катушка с оранжевыми нитками, картонные железнодорожные билеты, девять золотистых булавочек, несколько медных монет в один и два цента и дюжина резных фигурок насекомых и животных.

– Это, я полагаю, на добрую память? – поинтересовался адвокат, каждой полоской своего костюма выражая сострадание.

Мама улыбнулась.

– Ими я играла, когда была маленькой. Выкладывала в ряд на подоконнике.

Во были времена. Хорошо, что меня не угораздило родиться тогда.

Адвокат кашлянул, поправил манжеты и украдкой взглянул на часы. Ему явно не терпелось огорчить других клиентов.

– Хотите оспорить завещание? – спросил он.

– Ну что вы! Аделейд была совершенно в своем уме.

Адвокат явно обрадовался. Кто бы мог подумать, ему же достанется меньше денег, но он, судя по всему, считал, что мама дала достойный ответ. Я был того же мнения.

Еще нам достался пес. Говард. Хотя, строго говоря, в ценностном отношении он скорее убыток, потому что его нужно кормить.

Мама – при всем своем достоинстве – была в бешенстве. Пришлось по пути домой сказать ей, чтобы сбросила скорость. Штрафы за нарушение правил дорожного движения нам сейчас не по карману. Да, конечно, мы в открытом море без спасательного круга, но умирать пока не хочется. Мама как то страшно порыкивала сквозь стиснутые зубы.

– Хочешь поговорить? – спросил я. Явно надеясь, что она откажется.

– Поговорить? А как же! Только я не вижу смысла, Дэн, – сказала она. Я понял, что она имеет в виду смысл жизни, существования и т. д., а не разговора. Ей требовался жизненный совет. А у меня с ними, к сожалению, было не очень.

– Ну, по моему, стакан всегда наполовину полон, разве нет?

– Это когда в стакане что то есть, – ответила она. – А у нас он, увы, пустой.

– Есть дом.

– Ну да. Больше похож на мавзолей, конечно, но все же не на улице.

Уровень стресса: сверхвысокий. Она напоминала банку с маринованными огурчиками – злобно бродившими огурчиками, готовыми вот вот сорвать туго закрученную крышку.

– О чем ты думаешь? – спросила мама.

– Об обеде.

Она застонала. Хорошо, что не зарычала.

Хорошо, что не на улице. Все могло бы быть хуже. Хотя куда уж хуже.

* * *

Наш нынешний дом – массивный двухэтажный особняк в стиле викторианской неоготики – стоит в центре квартала из пяти домов блокированной застройки. Его фасад, словно обрезанный гигантскими фестонными ножницами, возвышается над соседними домами. На втором этаже – балкончик на кирпичных столбах со злобными малютками горгульями: опираясь на локотки, они выглядывают отовсюду, глумливо усмехаются и строят рожицы. Он есть в книге про архитектуру Австралии – именно этот дом. Там его называют «выдающимся образцом». В доме очень мрачно – впору снимать ужастик. Красные кирпичи почернели от времени или от грязи, а может быть, и от того и от другого.

Въехали мы за пять минут.

В тот день я впервые увидел Эстель.

Невидимый за прозрачными шторами, я стоял в эркере, мечтая оказаться где угодно, лишь бы не здесь, вернуться на два месяца назад, обладать способностями мутантов и изменить ход истории, когда она прошла по улице, отрешенная и не подозревающая о том, какие сейсмические сдвиги порождает в моем сердце каждый ее шаг.