— Не стой в чулках на подоконнике. Простудишься. — Это говорит бабушка.

А во дворе Сашка Пучков кричит:

— Салочка! Дай колбаски! Я не видел твои глазки!

Мишка подальше высовывает голову в форточку, и лицо его обдаёт ветром. Это мимо окна проносится Сашка Пучков. За ним, вытянув руку, бежит Лёнька-Леденчик. Никогда Леденчику не осалить Сашку Пучкова. Ничего не поделаешь, Сашка бегает быстрее всех во дворе.

Сашка самый быстрый. Таня Амелькина самая красивая. Леденчик самый умный. Борис с чужого двора самый толстый. Это всем давно известно, никто про это не говорит, все и так знают. А Мишка никакой не самый, это тоже все знают. Мишка самый обыкновенный. Но есть в нашем дворе человек, который считает, что Мишка самый лучший, самый смелый и самый добрый. Только никто этого не замечает, а этот человек замечает, но никому не говорит.

Мишка смотрит в форточку, он видит: возле забора прыгает через верёвочку Таня Амелькина. У Тани лёгкие ноги, она быстро-быстро вертит свою верёвочку и скачет быстро-быстро, и наклоняет голову то на один бок, то на другой.

Смотрит Мишка на Таню и совсем не замечает другую девочку, которая стоит в стороне, у скамейки, и держит куклу со скомканной причёской. Эта девочка — я. Мишка совсем не обращает на меня внимания, и мне от этого даже теперь грустно, хотя прошло так много времени.

И теперь я словно вижу наш старый двор. Вижу Мишкину голову в форточке. Вижу красивую Таню, Сашку Пучкова с колючими, недоверчивыми глазами, Леденчика, Бориса с чужого двора и себя у зелёной ободранной скамейки с куклой, завёрнутой в байковое одеяло, и на одеяле коричневый след утюга. Я не подхожу к ребятам, всё равно меня не примут играть. Они большие, им по десять лет. А я ещё и в школу не хожу.

И уж конечно, не приходило тогда в голову, что когда-нибудь я стану взрослой и напишу книгу о нашем дворе, о Мишке, о Пучкове, о Москве тех давних лет. О том, что видела сама, и о том, что видели другие.

Но это будет потом, через много, много лет.

А пока Сашка Пучков кричит нарочно противным голосом:

— Салочка! Дай колбаски!

Он подпрыгивает от нетерпения; очень ему хочется, чтобы Лёнька-Леденчик погонялся за ним. Но Лёнька хитрый, он знает, что Пучкова ему не догнать, и бежит за толстым Борисом с чужого двора. Борис уже запыхался, и совсем скоро Леденчик осалит его. И тогда будет Борис салочкой, и ему будут кричать: «Салочка! Дай колбаски!»

Борис замечает в форточке Мишкину голову и зовёт:

— Мишка! Выходи гулять!

Хочет, чтобы Мишка был на новенького. Кто на новенького, тому и водить.

А Мишка согласен быть на новенького. Вдруг он самого Сашку Пучкова осалит? Как побежит изо всех сил, как разгонится! Раз — и хлопнет Пучкова ладонью по спине. Почему так не может быть? Очень даже может быть.

Ну, а уж если не догонит Пучкова, то Леденчика догонит без труда. За Борисом с чужого двора и бегать нечего, какой интерес за ним бегать, он толстый и непроворный.

— Мишка! Выходи гулять!

— Иду! Сейчас!

Какие прекрасные это слова: «Выходи гулять!» Ты рванёшься за дверь, и сразу — другая жизнь, другой свет, другая скорость. И ноги сами несут тебя — быстрее, быстрее. Там, во дворе, — игра, и спор, и крик до хрипоты. Там Сашка Пучков и его превосходство, от которого тебе иногда тоскливо. Но зато там Таня. Таня Амелькина прыгает через верёвочку, лёгкие ноги мелькают, мелькают.

— Иду! — кричит Мишка. — Сейчас!

Он спрыгивает с подоконника.

И тут бабушка говорит:

— Куда? Даже не думай и выбрось из головы.

Бабушка говорит очень чётко и размеренно, как будто диктует диктант.

— В чём ты пойдёшь? Ботинки я сегодня в починку отнесла, только завтра будут готовы.