Молодежь не запрограммирована видеть стариков, списанных, вычеркнутых, упраздненных, «удаленных из книги истории», как это сформулировала Ци Куань. Она чувствовала, что «эту гадость следует раздавить, как червяка». Я все время цитирую этого агента ввиду, можно сказать, классической верности ее точки зрения. Доклады остальных информантов, ни один из которых не дотягивает до ее уровня, помогли мне составить объемное светотеневое представление о происходившем.
Так вот, сей древний призрак заявил, что представляет белую расу — на что в этот момент не последовало никаких ожидаемых по логике событий выкриков, воплей, улюлюканья — и вместо длинного списка организаций назвал только одно наименование: Объединенный Координационный Комитет Всемирного Союза Армий Юных.
После этого он замолк, а Джордж Шербан, снова выступив вперед, громко и ясно произнес, выдерживая паузы между фразами:
— Я открываю этот процесс обвинением. Белые народы, населяющие наш мир, на протяжении всей истории разрушали и портили его, разжигали войны, отравляли водоемы, загрязняли воздух, крали и грабили, присваивали чужое, разоряли землю, вели себя нагло, презирали всех остальных, проявляли преступную глупость. Вследствие этого они должны быть признаны виновными как убийцы, воры, разрушители, должны понести ответственность за то, что все мы сейчас оказались в ужасном положении.
Все это собравшиеся выслушали, затаив дыхание, но когда Шербан закончил, раздался шипящий стон, «более ужасающий, чем громогласный вопль проклятия», как отметил другой агент, не Ци Куань. Приведу также замечание из просмотренного письма Бенджамина Шербана: «Я всю жизнь питаюсь фарсом, и если бы не пережрал его до полного отсутствия реакции, то со страху сдох бы на месте от этого шипения».
Ясно, что группа защитников «белого дела» как будто окоченела, глядя перед собой, не смея поднять глаз на разъяренные эбеновые, шоколадные, золотистые лица делегатов.
Солнце между тем садилось, группа Джорджа Шербана оказалась в тени. Наступил вечер.
— Вызываю первого свидетеля! — воскликнул Джордж Шербан, и это было последнее, что от него услышали за много дней. Далее он постоянно присутствовал, но держался в тени, в составе своей группы.
Первого свидетеля выбрали блестяще — с определенной точки зрения. Делегатка от провинции Шаньси, около двадцати лет. Весьма упитанная и хорошо одетая. Ее появление сразу сказалось на общей атмосфере. Что поделаешь, мы непопулярны! Такова цена нашего превосходства: затертые европейцы и представители развивающихся стран смотрят на нас с плохо скрываемой неприязнью.
Свидетельница в течение всего пятнадцати минут четко и ясно перечислила и описала преступления, совершенные белыми народами в Китае и заключила формулой, которой заканчивали выступления почти все свидетели: «…И всегда вели себя оскорбительно, презрительно, глупо и невежественно в отношении нашего великого народа и его славной истории».
Время подходило к семи, арену окутали сумерки, на амфитеатр опускалась тьма. Наша делегатка под аплодисменты вернулась на свое место. Это, однако, не была бурная овация, которой мог бы ожидать первый свидетель и которая непременно бы прозвучала, если бы вместо китаянки выступил, скажем, американский индеец.
Зажгли факелы. Произошло это следующим образом. Сверху через амфитеатр с разных сторон спустились к арене группы с четырьмя факелами. Факелоносцы обежали арену, примерно так, как это было принято на Олимпийских играх и подобных церемониальных мероприятиях прошлого, вручили факелы детям, одетым в форму своих организаций. Дети, вытягиваясь на цыпочки (эта деталь отмечена всеми агентами, следовательно, является впечатляющей мелочью), поджигали заготовленные связки высушенного тростника.
Церемония зажигания факелов заняла некоторое время. При этом не обошлось без сбоев. |