Церемония зажигания факелов заняла некоторое время. При этом не обошлось без сбоев. Один факел выпал из подставки, дети отпрыгнули, а из первого ряда выскочила девушка, быстро и ловко, подвергаясь опасности ожогов, подхватила факел, вставила его обратно. Другой факел разгорелся слишком ярким и сильным пламенем, языки пламени доставали до зрителей. Этот факел заменили другим, поменьше. Когда эта интермедия подошла к концу, атмосфера разрядилась, делегаты оживленно болтали. Стемнело уже полностью, звезды светили недостаточно ярко, в темноте выделялась арена с двумя группами, на арене на фоне стоящих фигур были четко видны сидящий белый старик и двое мальчиков, черный и белый, стоявших по обе стороны от него.

Луна вышла на небо как будто по сигналу режиссера. Половинка луны, яркая, хоть сейчас начинай пляску Дракона.

Минуту-другую все молчали, очевидно, зачарованные зрелищем. Затем группа обвинения начала совещаться, непринужденно и свободно. Вообще непринужденность обстановки, как я уже отмечал, поддерживалась на мероприятии с самого начала. С арены и на арену постоянно ходили люди в обе группы. Китайская делегатка вернулась на свое место, к своей национальной делегации, которая, надо отметить, занимала лучшее место: внизу, на равном расстоянии от обеих групп на арене. Наша делегация — единственная, для которой было отмечено специально отведенное место. Иными словами, единственная, привлекавшая к себе внимание в течение всего разбирательства.

От группы обвинителей отделилась девушка, направилась к обвиняемым, обменялась с ними парой слов и обратилась к публике. Она подчеркнула, что процесс открыт, все в курсе происходящего, и предложила на этот вечер, поскольку все устали с дороги и голодны, прервать заседание раньше. Есть ли возражения? Возражений не последовало, и девушка добавила, что в этот вечер ужин назначен на девять, тогда как в последующие дни его будут выдавать в полночь. Далее она вкратце описала план мероприятий, воззвала к терпимости делегатов, ибо пищу нынче добывать сложно, предупредила о необходимости быть бдительными и осторожными, призвала остерегаться воровства и вежливо обходиться с местным населением.

Девушка оказалась обычной делегаткой, не принадлежала к «звездам», и это произвело хорошее впечатление.

Амфитеатр опустел, народ направился к освещенным штормовыми фонарями столовым. Скудно освещены были также дорожки к палаткам и отхожим местам, представлявшим собою маркированные палатки над свежевырытыми ямами.

Так прошел первый день. Считаю, что организаторам удалось справиться со сложной задачей управления массой.

После ужина большинство улеглось спать, некоторые прямо в столовых, персоналу приходилось перешагивать через спящих. Спали также в душных палатках, многие предпочли ночлег на открытом воздухе. Белые все же обособились в гетто и выставили охрану.

В четыре утра группы участников процесса вновь появились на арене вместе с зевающими детьми-факельщиками. Амфитеатр заполнился лишь наполовину, ибо многие не захотели вставать так рано. В восемь, когда проспавшие, зевая и протирая заспанные глаза, встретились в столовой с проснувшимися вовремя, они ознакомились с происходившим в амфитеатре со слов сотрапезников. Заслушали еще двух свидетелей: североамериканского индейца и девушку из Индии.

Молодой человек из племени хопи с юго-запада Соединенных Штатов остановился в центре арены, медленно поворачиваясь, чтобы все могли его видеть и слышать, вытянул вперед руки ладонями кверху, «как будто предлагая зрителям себя и свои проблемы на вытянутых руках» (из письма Бенджамина Шербана). Начал он при свете звезд, которые меркли по ходу его рассказа. Суть выступления сводилась к следующему.

Европа вследствие жадности господствующих классов переполнилась голодающими оборванцами. Если эти униженные и оскорбленные осмеливались протестовать, их преследовали, вешали за украденную корку хлеба, били кнутом, бросали в тюрьмы… Их вытесняли из родной страны, вынуждали уехать в Северную Америку, где они принялись грабить индейцев, живших в гармонии с природой.