Мысли мои кружились по кругу, не находя выхода. Разболелась голова сказывались бессонница и напряжение. А она должна быть ясной как никогда самое трудное впереди. Постепенно я сумел взять себя в руки, отбросить панику - мною вдруг овладело безразличие: чему быть, того не миновать; мысли исчезли, и я, продолжая смотреть в потолок, стал вслушиваться в тишину приютившегося на опушке леса дома, ещё пахнущего свежей хвоей, навевающей воспоминания о далеком безмятежном детстве, когда я уезжал на каникулы в деревню к дедушке...

Я не заметил как уснул зыбким, неспокойным сном издерганного нервотрепками человека. И мне приснился Афганистан. Я с группой перехвата душманского каравана с оружием, следующего из Пакистана, на узкой тропе в горах. С обеих сторон нас обложили душманы. Ночь темная и трудно разобрать, где товарищи, а где моджахеды. Мы схлестнулись в рукопашной. Я отбиваюсь автоматом, сбиваю с ног бросившегося на меня косматого детину, ребром ладони бью по хрящеватой шее. На меня нападают новые. Мне ужасно тяжело, сердце бешено колотится, трудно дышать. Меня теснят к пропасти. Еще шаг и я полечу в бездну... И вдруг издалека доносится знакомый стрекот. Вертолет! Я чуть не кричу от радости, вижу как разбегаются душманы, бросая оружие.

Гул все ближе и ближе, я слышу его все отчетливее, и страх отступает. Вертолет пролетает над самой головой, ноя его не вижу. С трудом разлепляю глаза. Надо мной потолок. Но гул вертолета не пропадает, он лишь удаляется, потом снова нарастает. Я вспоминаю, где нахожусь, и начинаю соображать: вертолет здесь не случайно.

Слышу как хлопает дверь и негромкую скороговорку на первом этаже. Люди чем-то встревожены. Спустя немного раздается ругань, грохот упавшего стула. Кто-то вскрикивает.

Быстро встаю и спускаюсь вниз. Передо мной предстает довольно странная картина: на полу с окровавленным лицом лежит гостеприимный управляющий, а по бокам его два дюжих молодца из "Мерседеса" в форменных сорочках с укороченными рукавами. Иона Георгиевич восседает в кресле, как судья перед пойманным на месте преступления вором.

Руки у распростертого на полу связаны, он сквозь стон пытается что-то объяснить.

- Поднимите его! - приказывает Петрунеску.

Молодцы хватают управляющего и сажают на стул. Один бьет его кулаком снизу вверх, под скулу, заставляя поднять голову и смотреть на Хозяина.

- Чей вертолет, комы ты продался? - сурово спрашивает Петрунеску, видимо, не в первый раз.

- Ни знаю... Воны прийшлы на другий день, як начали тут строить, хрипло, с перерывами заговорил управляющий. - Предъявили удостоверения работников внутренних дел Молдовы. Сказали, что все знают обо мне и о вас, и что если не хочу снова за решетку, должен информировать их обо всем, что туточки происходит. С кем вы устричаетесь, о чем балакаете, что робите. Пояснили: вы, мабуть, робите на КГБ русских.

- Как часто ты с ними встречался?

- По пьятницам, колы у Кишинев издыл.

- И что ты докладывал?

- Та чого я о вас знал?.. Хто бывал тут, чого привезли, о чем балакали...

- Кто они? Фамилии, имена?

- Та хиба ж мини це нужно... Одного, кажись, Мыкола Семенович. Хвамилия - Дарануце... А нидилю назад вон ту бандуру привезли. Наказали, як появитесь туточки, зараз сообщить.

- И что ты им передал?

- Скилько вас... Что приихали отдохнуть денька на три... Они и улетели.

Желваки на крупных челюстях Петрунеску негодующе заходили, губы стиснулись в нитку.

- Забыл, собачий сын, кто тебя из тюрьмы вытащил, сколько за тебя заплатил?..

- Не забыл, Иона Георгиевич, - заскулил управляющий. - Я слова плохого о вас не сказал им... Я ж... шо я мог робить..

- Что с ним разговаривать. Дайте сне его, - попросил стоявший у двери Руссу.