А управляющего уже на самом деле водит из стороны в сторону. Руссу грозится пристрелить его, как собаку, но это помогает мало: украинец понимает, что никому из нас не хочется тащить тяжелый чемодан. По его багровому лицу ручьями льется пот, вены на шее вздулись веревками.

Первым не выдерживает наш предводитель. Останавливается у преградившего путь разлапистого дерева, опускается на ствол, давая рукой знак на привал. Сдергивает с шеи автомат, ставит около ноги. Достает из внутреннего кармана плоскую фляжку, то ли с коньяком, то ли с чаем, делает два глотка и сует обратно. Предусмотрительный и экономный. А мы не позаботились о себе и с завистью облизнули пересохшие губы.

Особенно тяжело управляющему. У него, кажется, и слюна не осталось, чтобы смочить разбитые и потрескавшиеся губы. Он бросил чемодан, положил на него голову, растянувшись на прохладной земле.

Я прислонился спиной к комлю толстенного клена, источающего дурманный аромат, кружащий голову сильнее хмельного. Глаза слипаются от усталости и пота. Вот так бы и сидеть до ночи, а тогда...

Странно устроен наш организм: тело устало так, что ему на все наплевать: на опасность, на коварный замыслы Петрунеску, и не хочется двигаться, а мысли продолжают бешенный бег, мечутся по кругу, отыскивая спасательную лазейку, без конца напоминая: не расслабляйся, смотри в оба и будь готов в любую секунду постоять за свою жизнь.

Сквозь прикрытые веки кошу глаза на Петрунеску. Он расстегнул ворот куртки и сорочки, вытянул расслабленно ноги, не спешит продолжить путь. Похоже, изменил решение, и темнота перестала его беспокоить.

Управляющий делает вид, что отдыхает, но лохматые брови напряженно шевелятся, и узкие, едва заметные щели меж ресницами выдают рыскающий взгляд, в котором ненависть и решительность.

Руссу и Саракуца тоже делают вид, что ничего не замечают, а возможно и в самом деле не напрягают мозги, им все ясно: охранять хозяина, и в случае чего, стрелять без предупреждения.

- Надо бы поискать воду, - вдруг предлагает Руссу, нюхая, как овчарка, воздух. - Кажется, недалеко. Здесь низина.

- Потерпи, - не глядя на него, советует босс. - Немного осталось.

- А если топать да топать? У меня уже в мочевом пузыре сухо.

Петрунеску достает фляжку, отвинчивает пробку. Наливает в неё и протягивает Руссу.

- Мочевой пузырь выдержит, а вот губы смочи.

Руссу выливает в рот содержимое, облизывает языком губы.

- Всего тринадцать капель. И обыкновенная водичка. Но все равно, прошу повторить.

Босс наполняет пробку снова, но отдает Саракуце. Потом "причащает" меня. Вода теплая и то ли от заварки, то ли от сухости во рту кажется горьковатой. Но и такой я выпил бы сейчас литра два.

Управляющему достается два наперстка - Хозяин поддерживает его силы и хочет, чтобы он донес чемодан до машины.

Мы отдыхали с час. В лесу начало темнеть. Но Петрунеску не торопился: видно, до шоссе осталось немного.

Мне показалось, что в медвяном запахе листвы, усилившемся с заходом солнца, я уловил едва различимую гарь выхлопных газов. Правда, напряженный мозг часто выдает желаемое за действительное, поэтому я не особенно доверился обонянию, и лишь когда новая волна почувствовалась более остро, я догадался, что Хозяин раньше меня уловил её и понял, что до дороги близко.

В лесу быстро темнело. Зной спал и лесные запахи ощущались теперь особенно сильно. В воздухе зазвенели комары, с лету впиваясь в лицо, шею, руки. Руссу и Саракуца закурили. Хозяин поднялся и, отойдя за куст, стал справлять малую нужду. Тут-то и случилось то, чего следовало ожидать: управляющий толкнул чемодан на Руссу и, вскочив, прыгнул за дерево.

Саракуца и я выхвалили пистолеты, открыли стрельбу вслед. Я стрелял в толстенный ствол вяза, повыше головы убежавшего.

- Не стрелять! - рявкнул Руссу, поднимаясь с земли и вытирая лицо, куда угодил чемодан.