— Пармантье!
— Семь.
— Ну и ну, Пармантье, — изумился Леон. — В итоге у тебя получается… да неужто? Пятьдесят! Ты выполнил норму, Пармантье. Прекрасно, прекрасно! Аплодисменты, джентльмены!
Стручок кое-как изобразил ликование — вышло малоубедительно.
Пауза. И вот голос Леона пропел: «Рено!» Именно так — пропел. Звучно, торжествующе. Стручок понял, что Леону уже безразлично, продает Джерри конфеты или нет.
— Нет, — ответил Рено, в свою очередь громко и ясно, голосом, полным своего собственного торжества.
А вдруг они оба победят? Вдруг решающую схватку удастся предотвратить? Ведь продажа подходит к концу — все может завершиться патом и постепенно забыться на фоне других школьных мероприятий.
— Брат Леон.
Все глаза обратились на Гарольда Дарси — это он подал голос.
— Да, Гарольд?
— Можно вопрос?
Брови учителя недовольно нахмурились. Он так наслаждался происходящим, что его покоробило это неожиданное вмешательство.
— Ну что тебе, Дарси?
— Вы не могли бы спросить Рено, почему он не продает конфеты, как все остальные?
Где-то в отдалении, квартала за два-три, прогудела машина. Лицо брата Леона было настороженным.
— Зачем это тебе? — спросил он.
— Мне кажется, у меня есть право знать. И у всех остальных тоже. — Он огляделся в поисках поддержки. Кто-то выкрикнул: «Точно!» — Каждый участвует в общем деле, — продолжал Дарси. — А Рено — нет. Почему?
— Не соблаговолишь ли ответить, Рено? — сказал учитель. Его влажные глаза сверкали, в голосе звучала неприкрытая угроза.
Джерри помедлил. Щеки его порозовели.
— У нас свободная страна, — наконец сказал он, и по классу прокатился легкий шумок. Кто-то отчетливо хихикнул. Стручок взглянул на довольное лицо брата Леона, и его замутило.
— Боюсь, на банальностях тебе не выехать, Рено, — сказал брат Леон, как обычно работая на публику.
Стручок видел, как щеки у Джерри постепенно краснеют. Еще он заметил, как изменилась атмосфера в классе, его общее настроение. До этой переклички ребята были нейтральны, их не интересовала позиция Джерри — они придерживались принципа «делай что хочешь и другим не мешай». Но сегодня в воздухе витало негодование. Больше чем негодование — враждебность. Взять хотя бы Гарольда Дарси. Раньше это был самый обыкновенный парень, который занимался своими делами и ни в чем не проявлял ни фанатизма, ни излишнего рвения. И вдруг он бросает вызов Джерри!
— Разве вы не говорили, что участие в продаже добровольно, брат Леон? — спросил Джерри.
— Говорил, — подтвердил учитель, словно выжидая, стараясь стушеваться, чтобы Джерри сам выдал себя своими словами.
— Тогда я, по-моему, не обязан продавать конфеты.
Негодующий ропот класса.
— Ты считаешь, что ты лучше нас? — крикнул Дарси.
— Нет.
— А кем ты тогда себя считаешь? — голос Фила Бове.
— Я Джерри Рено, и я не буду продавать конфеты.
Черт побери, подумал Стручок. Ну почему он не прогнется, хотя бы чуть-чуть? Самую малость?
Прозвонил звонок. Некоторое время ребята еще сидели на своих местах, понимая, что инцидент не исчерпан, и в этом ожидании было что-то зловещее. Потом момент прошел, и все начали с шумом отодвигать стулья, вылезать из-за парт, складывать вещи. На Рено никто не смотрел. Когда Стручок добрался до порога, Джерри уже быстро шагал по коридору в другой класс. |