Открыть окно я не сумела, пришлось организовать доставку напарнику денег из рук в руки. Хотя идти было недалеко, управилась я минут за пять, не меньше: в коридоре, в тамбуре и у вагона стояла толчея. Мужчины в тренировочных штанах и майках, женщины в спортивных костюмах и комнатных тапочках, детишки, крепко сжимающие в кулаках шоколадные батончики, бабули с клетчатыми сумками времен расцвета челночной торговли — вся эта классическая пассажирская братия образовала на моем пути плотную пробку.

— Дорогу большому слону султана! — бешено орал Вадик, пробиваясь уже в обратном направлении — в купе.

Одной рукой он тянул за собой меня — как маленького слоненка султана, в другой держал гирлянду из тарани, которой потрясал над толпой, как связкой колокольчиков. Серебристые рыбины не звенели, но рассыпали вокруг солнечных зайчиков и сухую чешую. Она падала на головы граждан, как напоминание о приближающемся празднике — новогоднее конфетти. Народ чертыхался и послушно сторонился с нашей слоновьей тропы.

— Ну вот, теперь можно и поговорить по-человечески! — сказал Вадик, ловко ободрав и разделав янтарную таранку. — Продолжай, дорогая. Итак, ты напилась самбуки и принялась бомбардировать дезертировавшего Александра эсэмэсками. А он?

— А он молчал, как дохлая рыба, — неохотно призналась я, ассоциативно покосившись на в высшей степени неживую таранку.

— Вот негодяй! — весело сказал Вадик и поднял свой стаканчик с виски. — За твое, Ленка, душевное здоровье! Вишь, какому испытанию оно подверглось! Надеюсь, ты не сойдешь с ума в попытке понять, почему этот стойкий парень не ответил на твои призывы — как телепатические, так и телефонные.

— Ты думаешь, мне больше думать не о чем?! — разозлилась я. — Я и так знаю, почему он не ответил!

— Почему? — Вадик живо заинтересовался и даже сделал попытку предугадать ответ. — Ох, блин… Неужели синьор импотенто?

— Сам ты импотент! — обиделась я. — С этим у него все в полном порядке, можешь мне поверить, я в мужиках разбираюсь, как… как…

Я замялась, подыскивая сравнение, которое не уронило бы мой многострадальный моральный облик ниже рельсов и шпал.

— Как я — в рыбе, — кивнул напарник и подвинул ко мне неопознанный фрагмент таранки. — Ты закусывай, закусывай, а то снова захмелеешь и по пьяни еще каких-нибудь дел натворишь!

— Золотые слова, — виновато пробормотала я. — Вадя, я ведь не все тебе сказала. Я после самбуки и перед рассылкой эсэмэсок еще текилу пила.

— У-у-у-у! — Напарник сокрушенно покачал головой и уронил подбородок в ладони. Взгляд его заблестел дьявольским весельем. — Представляю, какие ты потом писала тексты!

— Хорошо тебе, — сокрушенно позавидовала я. — Я вот, например, этого совсем не представляю! Смутно помню, что тексты были смелые, призывные и, кажется, немного ругательные… Сто пудов, называла я адресата каким-то нехорошим словом… Но каким?

— Наверное, козлом! — услужливо подсказал Вадик, повторно наполняя стаканы. — По опыту знаю: все бабы, когда злятся на мужиков, почему-то называют их козлами!

— Да ничего подобного! — горячо возразила я. — Я лично никогда никого козлами не называла!

Напарник недоверчиво заломил бровь, и я справедливости ради добавила:

— Конечно, кроме собственно козлов — настоящих, с рогами, из мира животных.

— Ну, тогда давай за нас, настоящих мужиков, прощающих вам, настоящим женщинам, любые обиды! — торжественно возвестил Вадик, поднимая стакан. — Что бы ты ни говорила, а Саша этот молодец.