Это было ужасающее зрелище.

У Пепиты перехватило дыхание, она готова была убежать, прежде чем услышит еще нечто подобное, но герцог произнес громовым голосом:

— Прекрати, Флора! Ты напрасно расстраиваешь себя без всякой необходимости! Иди в свою комнату и ложись!

Это был приказ, прозвучавший как пушечный выстрел.

В следующую секунду герцогиня напряженно смотрела на мужа, словно намеревалась воспротивиться ему.

Затем она разразилась рыданиями и вышла из комнаты.

Тотчас наступило гнетущее молчание.

Неизвестно, сколько бы оно продолжалось, если б Рори, у которого рот был набит горячей лепешкой, не спросил:

— Почему она расстроилась? Она хочет посмотреть моего лосося?

Это прозвучало так забавно, что Пепите захотелось рассмеяться.

Тогда герцог, словно желая как-то рассеять неловкость, ощущаемую всеми, сказал:

— Поспеши, допей свой чай, и мы пойдем смотреть на лосося.

Жани, чувствуя себя обделенной вниманием, спустилась со стула и встала рядом с герцогом.

— Рори поймал лосося, — изрекла она, — а я чуть не поймала бабочку! Она была очень красивая!

— Ты должна рассказать мне об этом, — улыбнулся герцог.

— Этот дядя, — продолжала Жани, указывая на Торквила, — сказал, что я похожа на бабочку, но это глупости! Я слишком большая, чтобы быть бабочкой!

— Слишком большая, — согласился герцог, — но не намного больше, чем лосось Рори!

Пепита внимала их беседе с нескрываемым изумлением.

В ее сердце зазвучала радостная мелодия.

Мистер Кларенс оказался прав.

Дети унаследовали от своего отца его магнетическое обаяние, и герцог не смог устоять перед ним.

Герцогиня, как обычно, игнорировала ее и намеренно не представляла никому из гостей.

Некоторые оставались в замке на ночь, те же, кто уезжал, недоумевали, почему герцогиня не соизволила объяснить, кем является Пепита.

Эту роль взял на себя Торквил, пытавшийся утихомирить маслом разбушевавшиеся воды.

— Я думаю, — сказал он пожилой и, по-видимому, важной леди, — вы не знакомы еще с невесткой Алистера. После его смерти она привезла сюда его детей.

Глаза вдовствующей леди сразу же загорелись любопытством.

А вскоре все гости, с которыми Пепита была еще не знакома, захотели поговорить с ней.

Ей показалось трогательным их отношение к Алистеру, о котором они так тепло отзывались; было очевидно, что они не забыли его.

Однако она чувствовала, каждое слово, сказанное кем-либо ей, приводит герцогиню в ярость, и ей становилось не по себе.

Ей чудилось, будто враждебность герцогини все возрастает, причем не только по отношению к ней, но и к детям.

Герцогиня никогда не разговаривала с ними, разве только ругала их за что-нибудь, всегда пренебрежительно проходила мимо них, видимо, считая унизительным для себя снисходить до общения с ними.

Сейчас Пепита рассудила, что становится поздно, и разумнее всего было бы исчезнуть, дабы не сидеть в гостиной, ощущая ненависть герцогини, передававшуюся ей на расстоянии, независимо от того, говорила она или молчала.

Девушка решила поэтому отправиться спать, и пошла по проходу, ведущему к ее комнате и малой гостиной, отданной детям.

Там она начала давать им уроки, испытывая затруднения с Рори.

Если его дед ловил рыбу, он тоже хотел ловить с ним.

Герцог уже брал мальчика на охоту в окрестные торфяники, поросшие вереском, хотя не позволял ему еще носить ружье.

Теперь было совершенно очевидно, что герцог в восторге от Рори и искренне полюбил Жани.

В то же время Пепита знала, что в отношении нее герцог воздвиг нерушимый барьер.